Хлеба и зрелищ

– Вы не хотите, чтобы я его носила? – спросила она, склонив голову на бок, чтобы заглянуть ему в лицо, скрытое от нее баррикадой ламп и цветов.

Он уклонился от прямого ответа.

– Словно капля крови на пальце, – сказал он. – Я ненавижу красные камни.

Джин сняла с пальца кольцо, положила себе на ладонь и с любопытством на него посмотрела; потом небрежно подняла руку и бросила его в открытое окно. Слышно было, как оно звякнуло, упав на тротуар и скатилось в желоб.

– Вот и все, – сказала она.

Пожалуй, из всех людей Торбэй был единственным человеком, способным не проявить ни малейших признаков удивления и испуга. Он снова погладил ее руку, лежавшую на столе.

– Красивая ручка…

– Надеюсь, вы не питаете ненависти к юбкам? – осведомилась Джин. – А если и юбки вам не нравятся, то боюсь, как бы дело не кончилось тем, что меня арестуют.

Торбэй расхохотался и хохотал долго. Ее замечание показалось ему ужасно забавным. Он представил себе, как эта девушка снимает с себя юбку и выбрасывает в окно.

– Иногда юбки мне не нравятся, – сказал он, – но в данный момент я против них не возражаю. Она выбросила кольцо… Посторонний наблюдатель мог подумать, что этот театральный жест она сделала только для того, чтобы обратить на себя внимание. Да, такое впечатление могло создаться, но видимость не соответствует действительности. Эта мысль ей и в голову не приходила. В сущности Джин не сумела бы объяснить, почему вышвырнула кольцо. Ей казалось, что она действовала импульсивно… Он сказал, что красный камень ему не нравится, и внезапно она почувствовала отвращение к этому камню захотела от него избавиться, избавиться во что бы то ни стало… Пожалуй, она могла бы спрятать его в сумочку, а на следующий день продать ювелиру. Нет, только не это… Денег она не смогла бы взять. Так объясняла она свой поступок, но это объяснение не совсем ее удовлетворяло.

Торбэй знал лучше, чем знала она. В душе его, на грани подсознательного, зажжен был желтый ослепительный огонь, словно костер, пылающий в черной ночи… Ощущения подсознательные выплывали на поверхность сознания. Временами языки ослепительного костра взметались ввысь… И в зареве костра обнажались для него скрытые мотивы человеческих поступков. О людях он знал самые удивительные, невероятные вещи. Знал то, чего они сами о себе не знали. Он понял, что, выбрасывая кольцо, она совершила брачную церемонию; кольцо было ее прошлым. При этой мысли Торбэй улыбнулся. Ее поступок имел глубокий смысл. У бедной девушки не было ни одной из тех добродетелей, которым придают значение мужчины, и потому она пожертвовала самой ценной своей вещью.

Все это Торбэй прекрасно понимал, и когда кольцо упало на тротуар, он почувствовал, как смыкаются стены тюрьмы. Он обрадовался тюрьме… рад был в нее вернуться… Но в то время он не подозревал, как прочны эти стены. Тогда он потянулся через стол и погладил ее руку.

– Красивая ручка, сказал он, и эти два слова заставили ее затрепетать.

4

В ту ночь, в непроглядной темноте они лежали вместе в постели, в ее комнате. Он обнимал ее за талию и думал, что она спит, но сам не мог заснуть – ее волосы щекотали ему лицо. Так он лежал и думал.

– Какой я дурак! – неожиданно пробормотал он вполголоса.

Она не спала и спокойно отозвалась:

– Знаю, что ты дурак. Я тоже глупа, но с сожалением отмечаю, что ты еще глупее…

Она лежала, повернувшись к нему спиной; он обнимал ее за талию, держал ее руку в своей, прядь ее волос касалась его лица, но, казалось, он не сознавал ее присутствия, а скорее ощущал его. Ее голос собирал слова в темноте и рассыпал их. Словно говорила сама темнота.

– Лекции… я… я… лекции… – запинаясь, выговорил он и умолк.

– Ты не должен читать лекции, – сказала она. – Больше ты не будешь читать.

– Я не могу… не могу… я умру… проклятые лекции…

Он говорил, как человек, страдающий от физической боли, или как капризный ребенок, который упрямится и не хочет связно строить фразы.

– Ну, так не читай, – решительно сказала Джин.

– Я рад, что ты со мной соглашаешься. Я боялся, как бы ты не решила, что я должен продолжать.

Он замолчал и через секунду начал снова:

– Ведь я заключил контракт. Пожалуй, они могут меня заставить.

– Нет, не могут, – ответила она.

Она почувствовала, что горячие слезы закапали на ее плечо. Сейчас он превратился в ребенка; маленький, обиженный, он плакал от жалости к самому себе.

Турне проходило блестяще импресарио даже не рассчитывал на такой успех. Они разъезжали уже две недели, и Торбэй собирал большую аудиторию. Публика хотела поглядеть на человека, который, сидя в тюрьме, написал прекрасный роман. Ей не было дела до того, что говорил Торбэй. Слушатели горели желанием взглянуть на него и получить его автограф. На лекции они являлись с его книгами подмышкой, а в кармане торчала автоматическая ручка. Импресарио умел создать рекламу. Торбэя он рекламировал, как «человека, который выкарабкался из ямы». Однажды Торбэй случайно увидел эту афишу и немедленно напился так, что не в состоянии был читать лекцию. Сидя в артистической, он снова и снова повторял в ответ на мольбы импресарио: