Хлебушко-батюшка

— Счас, счас. Рассыпалась. Ах, едрить ее в кочерыжку! Сейчас свернем. — Венька оторвал клок газеты, высыпал табак, отвернулся, колдуя над цигаркой. — Счас, счас. Вот, — он сунул цигарку Тяпе в рот. Изогнулся: — Вам уголька? — И, крикнув уходящему Пашке: — Я тебя догоню! — поднес чуть не к самому носу Тяпы головешку: — Прикуривай!

Тяпа прикурил, но вдруг цигарку охватило пламя, она фукнула, шипя, разлетелась искрами; Тяпа обхватил лицо руками, протер глаза, чуть не плача, повернулся к убегавшему Веньке:

— За что-о?

Егор вскочил и увесисто погрозил парню кулаком.

— Ну, погоди, доберусь я до тебя!

А Венька бежал, заливался смехом, — не было ему ни совестно, ни стыдно, просто весело. Пашка ничего не сказал, но Егор видел, как по его тонким губам скользнула ухмылка.

Распалялся Егор не часто, успокаивался быстро; обыкновенно ему бывало совестно за вспышку, он покашливал и отходил. Так было и на этот раз — Егор махнул рукой, покашлял и отошел, почувствовав себя виноватым: не надо было вчера уезжать, при нем Пашка стеснялся давать себе волю и одергивал брата, да и Тяпа — Семен Куриленко уважал его и, если попадался на глаза под хмельком, — а это случалось довольно-таки часто, — прикладывал руки к груди и стыдливо извинялся. «Те ничего не смыслят, враженята. А этому попадет шлея под хвост…» Егор взглянул на Тяпу и обрушился на него:

— А ты тоже хорош… Нашел с кем водить компанию!

— Да ведь угостили, — виновато сказал Тяпа и прижал обе руки к груди. — Вчерась поднесли. Да вот и сегодня…

— Тебе бы только мимо рта не пронести!

— Во-во, — радостно подхватил Тяпа. — Ругай меня, Егор. Ты можешь. Тебе дозволяю. А больше никому.

— Пошел молоть, Емеля, — буркнул Егор и решительно направился к трактору.

Все дообедье Егор пахал толоку — трудную, неудобную землю. Вчера побывал тут агроном отделения Алексей Рюхин, наказал Веньке: вспаши, но Венька помотал головой — разве эту крепь осилишь «дэтээшкой», тут надо «Кировца»; они стояли и ругались, Егору надоело слушать, и он сказал: да будет вам, сцепились как кочеты, вспашу.

С краю земля оказалась податливой, но в середине, где протоптана была дорога, трактор заглох. Егор завел его снова, прибавил оборотов, плуг дернулся, лемеха глубже вошли в землю; мотор завыл на пределе, выхлопы все реже, — казалось, в железном, туго натянутом канате одна за другой лопаются проволочки, вот-вот канат оборвется, но Егор еще прибавил газу, земля подалась, словно нехотя взбугрилась, плуг за трактором пошел, пошел, скрипя и отваливая заклеклые пласты. Егор смахнул со лба рукой грязный пот, сердито подумал: «Веньку бы сюда, паршивца». И пожалел, что согласился вместо него пахать эту крепь.

Он злился на Веньку за то, что тот ловчил, увиливал от тяжелой работы, за то, что утром подшутил над Тяпой; ему все виделась ухмылка в озорных Венькиных глазах. «Вымахал, дубина, а без царя в голове. Пашка тоже… Брат хулиганит, а он будто в сторонке. Не поймешь, что у него и на уме».

Два года назад у них умер отец; мать — скотница Ульяна, взяла их из школы, из девятого класса, и послала на курсы трактористов, доучивайтесь там. После курсов Венька остался в совхозе, а Пашку отправили на стройку. Через год он вернулся, приоделся сам, приодел Веньку, купил с рук мотоцикл. Ездил на нем больше Венька, давя кур и гусей; бабы грозились разнести в пух и прах его «железку», но Венька ускользал на полном газу.

— Непутевые они у меня, — жаловалась как-то Егору Ульяна. — Все лето просила крышку камышом перекрыть. Слава тебе господи, к холодам перекрыли. На порожках доски еле держались. Ходили по ним, будто так и надо. Упросила-таки, прибили. А плетень в деннике и до се качается под ветром как живой. Мы, говорят, его, мамаша, колышками подопрем. Да все им, вишь, колышки вытесать лень. Не хозяева, прости господи, а жильцы какие-то.

Солнце било Егору в лицо. Сбоку по пашне важно вышагивали белоносые грачи. Впереди с межи взмыл в небо жаворонок. Егор доехал до межи, заглушил мотор, спрыгнул на землю, с минуту стоял, ничего не слыша; потом до него донеслось: ффюррр-тирррли-ирррли — голос жаворонка; внизу, в лощинке, полоскал прошлогоднюю осоку ручей. Егор спустился к ручью, зачерпнув в ведерко прозрачной, зеленоватой, пахшей весенним холодком воды, поглядел на вытянувшийся полукругом увал, на равнину за ним, на синюю вдалеке излучину Актуя: благодать-то какая! И сразу на душе стало легче.

Он налил в радиатор воды и проехал еще один гон, когда на дороге показалась тележка. Буланый конь трусил легкой рысцой. Тяпа сидел на бочке и лениво помахивал вожжами; увидев Егора, привстал. Егор сбросил газ, высунулся в окошко:

— Тебе чего?

— Трр, чертяка! Как у тебя с горючим? Принимай остатки.

— Да у меня полбака! — крикнул Егор. — Вези ребятам.

Но Тяпа нахохлился и промолчал, будто не слышал; крылья его кривоватого носа раздулись; чужим, хриплым голосом он сообщил:

— Ухожу я отсюда.

— Куда? — удивился Егор.