Хлопоты ходжи Насреддина

— Видите, Шарифбек, народ требует причитающееся ему.

— Требует?! — вскричал в гневе Шарифбек. — Ну, хорошо, будь по-твоему! Мы поступим так, как указано в этой паршивой бумаге. Но знай: ты обязан внести четверть той суммы, что указано в завещании, — со злорадством уставился кази ходже в лицо. — Так полагается по закону!

— Мудрейший Шарифбек ошибается, — покачал головой ходжа. — Во-первых, Зариф еще жив. А во-вторых, это вовсе не завещание, а дарственная.

— Ну и что же? Оформление дарственной тоже стоит денег! Или ты думал, я буду работать бесплатно?

— Нет, я честный человек, и потому готов оплатить причитающееся вам.

— Ты готов и не откажешься потом от своих слов? — прищурил левый глаз кази.

— Не откажусь.

— Так и быть! — кази спешно, но со знанием дела произвел необходимое, придав бумаге силу, и помахал ею.

— Плати четверть!

— Четверть? Вы ошиблись, о кази.

— Никакой ошибки нет! Сумма слишком велика, и потому оформление ее требует внесения соответствующей случаю оплаты.

— Ай-яй-яй, кази. Я понимаю, что радость за бедняков затмила ваш разум, и вы позабыли истинные расценки, но этой беде очень просто помочь. Саид, подай-ка мне во-он ту черную книгу.

— Что ты себе позволяешь?! — вскричал кази, но не успел он двинуться с места, как Саид уже передал книгу ходже. — Это моя книга, мой дом. Это я кази!

— Не утруждайте себя, о мудрый кази, — остановил его ходжа, листая книгу. — Мы сами посмотрим. Итак, при оформлении дарственной, кази надлежит взять: если сумма невелика — медную монету; если велика — динар.

Ходжа закрыл книгу, вернул ее Саиду, а сам порылся в кармане и извлек один динар. Повертев его в пальцах перед носом Шарифбека, он сунул динар ему в ладонь и вытянул из другой свою дарственную.

— Вот, получите! Это ваше вознаграждение, справедливейший кази. Благодарю, и всего вам хорошего.

Ошарашенный кази долго смотрел на динар, потом как-то весь обмяк. Монета выпала из его ладони и, гремя, покатилась по полу, замерев у ног Саида, но тот даже не наклонился, чтобы поднять ее. В следующий миг кази сорвался с места и на четвереньках бросился к ходже.

— Отдай мои деньги, укушу!

Ходжа едва успел увернуться, как крепкие зубы кази клацнули возле его ноги. Кази развернулся и, продолжая стоять на карачках, обвел собравшихся в его доме людей недобрым взглядом.

— Покусаю, всех покусаю! — предупредил он.

— Совсем озверел, шакал паршивый, — покачал головой Икрам.

— Сам шакал! — огрызнулся на него кази. — Я пес! Покусаю.

— Да-а, — только и сказал ходжа. — Был у вас судья хитрой лисой, а стал бешеной собакой. Идемте, друзья, пока он не исполнил того, что обещает.

Ходжа быстро вытолкал всех за двери и закрыл их, просунув в железные ручки, сделанные в виде широких колец, прислоненные к стене грабли. Шарифбек скребся в двери с той стороны, скулил, створки ходили ходуном, но выбраться кази не мог.

А когда люди отошли от дома, из его окон вдруг раздался душераздирающий визг и крики слуги:

— Ай, почтеннейший Шарифбек, вы что, с ума спятили?! Это же я, ваш слуга!

— Укушу!

— Но за что, что я такого сделал? Ай! Ах ты так! Ну, держись проклятая собака! Ой! Помогите-е!!!

Слуга вывалился в распахнутое окно и задал деру, петляя меж кустов, и в доме все стихло. В двери больше никто не ломился.

— Вот что делают деньги с человеком, — назидательно произнес ходжа, и все с ним согласились. Да и трудно было с этим не согласиться, особенно когда все видишь собственными глазами.

Весть о том, что кази тронулся умом, а все, что имел бай Зариф, ходжа разделил меж бедняков, быстро распространилась по селению. Перепуганные богачи притихли. Да и было отчего: отколоченный мулла изгнан с позором, Зариф долбит в горах камень, а кази сошел с ума. Никому не хотелось стать следующим.

Между тем раздел имущества Зарифа был завершен, на что понадобилось ни много ни мало три дня. И так много оказалось в селении бедняков, что на каждого пришлось всего по жалких десяти монет, но и это для всех было огромной радостью. Особенно радовались дехкане, которые наконец избавились из-под гнета жадного бая — теперь поля принадлежали им, и не нужно было за них никому платить и ни на кого батрачить.

Однако, радовались не все — Саид был печален и не находил от волнения себе места: труппа канатоходцев вот-вот должна была покинуть их селение, и Саид не знал, как ему поступить. Волновалась и девушка, которой, невзирая на мнение отца, молодой человек пришелся по душе — мягкий и добрый, он вошел в ее жизнь внезапно и запал в сердце, не желая его покидать. Они встречались тайком, в укромных местах, чтобы ненароком не прознал отец. В этот раз они встретились в саду друга ходжи, который очень доброжелательно относился к Саиду — тот частенько помогал ухаживать ему за садом.

— О Саид, мы слишком часто видимся с тобой. Боюсь, отец уже подозревает что-то, — Гульнора прильнула к молодому человеку.

Тот нежно приобнял ее за плечо, и прижал к себе.

— Не догадается, — однако особой уверенности в голосе Саида не слышалось.