Хмара

— Это та-ак, — тянет сторож. — По шее заработать — дело плевое. А тремя пудами ты зря, Сашко, попрекаешь. Ты-то получил втрое больше нашего? Опять же, гектар земли у тебя. А мы не попрекаем.

Сторож говорит миролюбиво, без раздражения. И полицай отвечает ему тоже в миролюбивых тонах:

— Я не попрекаю. Я к тому говорю, что каждый должен свою норму знать. Вот к чему говорю.

Опять все трое думают туманную вязкую думу. Багровая краюшка месяца, похожая на ломоть недозрелого кавуна, поднимается над лиманом, просветляя потемки. В ближнем болотце спросонья всполошились лягушки, заквакали, застонали. Из сторожки доносится дружный храп речников.

— Какая же моя норма? — дребезжит голос сторожа. — Кто об том мне может сказать?! До войны я получал из колгоспу по трудодням семь десятков пудов. А ты кажешь: три пуда — норма! На мое семейство той кошачей нормы на два месяца в растяжку и то не хватит…

— Советскую агитацию пущаешь? — зловеще спрашивает полицай. — Ты, старый, смотри: передам слова твои куда надо…

Это служит решающим доказательством, и старик-сторож заискивающе бормочет:

— Какая ж тут агитация! Про Советскую власть я ни слова ни проронил. В обчем, Лександр Петрович, я премного доволен. Никому не дали, а нам, сторожам то есть, по три пудика дали…

— То-то и оно! — говорит полицай и встает, чтобы размять затекшие ноги.

Сторожа снова сворачивают цигарки. Один из них долго добывает огонь, удары кресала о кремниво родят в плавнях маленькое эхо.

— Спят хлопцы, — завистливо вздыхает полицай, останавливаясь неподалеку от сторожки. — А меня и сон не берет. Нету сну, хучь убей. Заболевание, значит, таксе…

Полицай поворачивается спиной к сторожке и идет к причалу. В этот момент из-за ящиков с яблоками бесшумно выскальзывают две тени. Глухой удар, и, ойкнув, полицай падает. Лязгает о землю винтовка.

— Обрушился, Лександр Петрович? — спрашивает один из сторожей, который за грудей мешков не видит, что произошло. — Никак упал, спрашиваю?

Перед сторожами, как из-под земли, вырастает фигура с винтовкой.

— Ктой-то?! — оторопело, чуть ли не в один голос спрашивают сторожа. — Кто здеся?

— Руки вверх! — слышится из темноты. — Вздумаете сопротивляться или кричать, буду стрелять.

В подтверждение угрозы перед лицами плавает дуло винтовки — той самой, что минуту назад болталась за спиной полицая. Сторожа с ужасом следят за колеблющейся мушкой, а берданки тем временем из рук исчезают. Их отбирает человек, подошедший незаметно сбоку.

— Боже ж мой! — взмолился дед, который спорил с полицаем насчет «нормы». — Не погубите, сынки! Один я кормилец на всю семью остался, помрут без меня… Не дайте, сынки, погибнуть лютой смертью. Не за себя прошу, за внуков маленьких.

Ему ответил человек с винтовкой:

— Мы партизаны, дед. Вас не тронем, если будете сидеть тихо. Свяжем на всякий случай и сидите, покамест не уйдем. Ясно?

— Митька?! — вскрикнул пораженный дед. — Это я, Пантюха. Или ты забыл, как мы вдвоем сторожевали? А зараз руки на меня поднимаешь! Хучь не отворачивайся, я тебя доразу но голосу спознал, Митрий.

— Молчи! — шикнул на него человек с винтовкой. — У тебя, старого, ум за разум заходит. Какой я тебе Митька? Обознался. Если кто пикнет еще, то пеняйте на себя!..

Парни быстро связывают сторожей веревками по рукам и ногам. Из-за груды мешков появляется третий, он волоком тащит извивающегося полицая с кляпом во рту. Спрашивает:

— Готово?

— Сейчас.

— Держите этого. Я дверь будки подопру на всякий случай.

Вскоре оба сторожа и полицай лежат рядом на земле в проходе между ящиками и только головами ворочают.

— За дело, товарищи, — командует невысокий парень с винтовкой, и все трое бросаются к мешкам с пшеницей. Они подтаскивают мешки к краю причала, одним ударом вспарывают их, и зерно со звуком, напоминающим плеск дождя по речной глади, сыплется в воду.

Через полчаса от горы мешков осталась самая малость, зато речное дно вблизи причала заметно обмелело.

Пот в три ручья лил с Никнфора, рубашка прилипла к телу, а перед глазами от усталости сходились и расходились лиловые круги.

— Принимайся за плоскодонки, — шепнул Берову Никифор.

Беров трижды проквакал лягушкой. В ответ со стороны лимана послышался скрип уключин, и в тусклой лунной дорожке появилась рыбацкая лодка. Лидин голос спросил:

— Едем?

— Еще немножко. Дай топор. А сама будь на прежнем месте.

Оттолкнув от берега лодку, Семен по пути к дубам зашел проверить, как чувствуют себя пленники. Подошел и остолбенел: на земле лежали только сторожа, а полицай исчез. На тревожное восклицание прибежали Никифор и Орлов.

— Ах, бисовы бороды! — ругался Семен па сторожей. — Вы чего ж молчали?! Чего не крикнули, когда он убегал? Всадить вам по пуле, чтоб не коптили свет божий!..