Хмель-злодей

Нет, не зря провёл Давид бессонную ночь, к утру, продумав все варианты, он знал, что делать. Несложные подсчёты определили его решение: женщины, конечно, поехали на телеге, да и дед Макар стар, чтобы на лошади скакать. Сколько они до темноты смогут проехать и куда направятся? Конечно, не на юг, к татарам, а на север, к ближайшему селению, где можно переночевать. Это Погребище, оттуда они выедут рано утром дальше на север, но туда ведёт только одна дорога. Надо их перехватить, пока не надумали куда-нибудь свернуть.

Вскоре плотная группа всадников выехала из ворот хутора и, перейдя на быстрый аллюр, взяла направление на север.

А Михаил, трясясь в седле мерно шагающей сбоку от телеги лошади, решил: оставим женщин с дедом, а сами поедем взять схроны.

Лишь к обеду добрались до развилки дорог. Здесь, на опушке небольшой рощицы, решили перекусить, потом отвезти женщин в село на дневку, вечером вернуться с драгоценностями и переночевать там. Спешились, пустили коней пастись, а сами расстелили на траве скатерть, выложили нехитрую закуску, прихваченную с хутора. Рут села в сторонке, чтобы покормить ребёнка. Маленький Самсон сейчас занимал все её мысли, и даже беспокойство и думы о Давиде, как-то притихли и отошли на задний план. Давид — сильный и любимый, неустрашимый воин, за него нечего бояться, а здесь крохотный маленький человечек, их сын, которому каждую минуту угрожает опасность в этой дикой, разорённой стране. Он, едва родившись, уже побывал в лапах смерти, приготовленной для него пьяным казаком.

Только приступили к трапезе, как раздался свист и два десятка конников, вырвавшись из-за рощицы, окружили их. Михаил и Сашка вскочили с травы и бросились к лошадям, где были приторочены ружья и сабли. Конные рванули лошадей, чтобы перехватить их, но тут послышался повелительный возглас командира, и рука его поднялась запрещающим сигналом.

— Михаил!

Михаил споткнулся, услышав этот голос, и неминуемо упал бы, не поддержи его крепкая рука Сашки.

Командир спрыгнул с коня, и Михаил узнал в нём своего названного брата:

— Давид!

Они обнялись крепко, по-мужски.

— Рути? — спросил Давид, и Михаил, поняв друга, кивнул:

— Там, с сыном.

Давид в несколько прыжков очутился около сидящих на траве Рут и Леси, схватил в охапку жену, вместе со спящим на её руках Самсоном и, прижав к груди, закружил по траве. Рут счастливо улыбалась:

— Тихо, милый, разбудишь сына.

Давид осторожно взял маленький свёрток, отвернул пелёнку и, вглядевшись в лицо ребенка, тихонько прижался губами к нежной щёчке. Самсон — его сын; это он уговорил Рут: если родится сын, назвать его именем древнееврейского богатыря, прославившегося необыкновенной силой и мужеством в борьбе с филистимлянами, когда-то населявшими землю Израиля.

Конники Давида присоединились к обедающим, они весело переговаривались и шутили, радуясь, что командир нашёл свою жену и сына. Почти никто из них не имел жён и детей, все их родные и близкие были убиты казаками.

За обедом решили, что часть отряда Давида останется с женщинами и уже не встающим на ноги дедом Макаром, а другая часть поедет с Михаилом. Давид и Сашка оставались с женщинами, с Михаилом отправился заместитель Давида.

На окраине села, в котором уже и мужиков не осталось, нашли пустующий дом и расположились там. Давиду и Рут приготовили уютную комнату. Отдельную комнату выделили и для Леси, хотя об их близких с Сашкой отношениях уже все знали.

Уже стемнело, когда вернулся Михаил с бойцами Давида. Всё обошлось гладко, без приключений.

Давид, как всегда внимательно проверил посты, расписал действия каждого бойца в случае нападения, пожелал всем спокойной ночи и очутился, наконец, в объятьях своей возлюбленной.

— Я соскучился по тебе, — шептал он на ухо Рут, лаская её такое податливое, такое отзывчивое и желанное тело, трогая налитые молоком груди, — мы больше не расстанемся, я возьму тебя с собой.

Ночь прошла спокойно, только дед метался в жару, и Лесе пришлось больше времени провести с ним, чем с Сашкой. Утром, когда все собирались, дед не вышел из своей комнаты и не отозвался. Леся подошла к его постели и увидела остекленевшие глаза и окаменевшее лицо. Похоронили деда Макара на сельском кладбище, поставили крест и прочитали молитву.

Леся плакала, вспоминая своё детство, рассказала, что накануне дед подозвал её к себе и прошептал, что пришла ему пора помирать, и просил похоронить его по обычаю православному.

— Дед у меня роды принял, — произнесла тихим голосом Рут, и добавила, — если б не он, не выжил бы сыночек мой.

Глаза её были полны слёз. Мужчины стояли, молча, опустив головы, каждый думал о своём. Давид вспомнил, что именно он, дед Макар, растопил его недоверие к православным, что это на его хуторе Леся спрятала Рут, и дед берёг её пуще глаза, хотя легко мог за это поплатиться жизнью. Это он, дед Макар, принял роды и первым взял в руки только что родившегося сына Давидова, сына евреев, которых казаки убивали тысячами.

Сашка вспоминал, как дед Макар поставил его на ноги после ранения, если б не дед, не выжить бы ему.