— И ты думаешь, что в Московии не знают о твоих сношениях с турками, и что ты турецкое подданство уже принял, что войско посылал на помощь хану против донских казаков? А казаки те, между прочим, московские подданные, — подчеркнул Выговский и продолжил: — Грек Павел, что при тебе обретается, как услышал твои слова о Москве, так и отписал государю, чтобы он обо всём, касаемо соединения запорожского войска с Московией только с ним сносился. Вот письмо его, нами перехваченное: «Ходил я к гетману, и он в разговоре о Москве с клятвою говорил, смотря на образ Спаса: пойду на Москву и разорю её пуще Литвы».
— Так это я с досады, что Дума над лицом моим насмехается и своё добро на помощь казакам не даёт. Да это ещё до Берестечка было, а потом я Искру послом посылал да Самуила Богданова.
— Самуил, хотя и передал, что ты просишь принять запорожское войско под высокую государеву руку, да что это значит, не объяснил, поскольку и сам не знал. Дума решила, что ты просто помощи просишь против ляхов, людьми ратными да деньгами. Не верят они тебе, да и с чего верить, коль ты и к самому чёрту в подданство залезешь ради интереса своего.
— Но, но, Иван, не забывайся.
Выговский выпрямился и теперь сверху вниз смотрел на сидящего Хмельницкого:
— Ты знаешь, Богдан, мою преданность, но сейчас дела наши весьма плохи. И зачем ты разрешил Тимофею вторгнуться с Молдавию и Валахию, ведь знал, что это вотчина султана? Султан, как и следовало ожидать, получив донесение об этом, был страшно недоволен, отписал тебе грозное письмо и рассчитывать на его помощь и татар, подданных, султана, уже не приходится, — Выговский плеснул себе воды в чашку из кувшина, стоящего на столе, выпил залпом и продолжил:
— Поляки не успокоятся, пока не повесят тебя на площади в Варшаве. Тому пример — рейд польского полковника Чарнецкого с пятнадцатитысячным войском, огнём и мечом прошёл он по Брацлавскому воеводству. Хотя Богун и отогнал его, но положения нашего это не поправило. Я думаю, что надо послать верноподданническое письмо королю Яну Казимиру, но не прекращать и переговоров с Москвой.
Хмельницкий начал собирать войско, но процесс этот затянулся, и он старался выиграть время. Вскоре в Варшаву прибыл новый посол — киевский полковник Антон с униженным письмом к королю от Хмельницкого: «…Бог свидетель, что, как и прежде, так и теперь, мы от чистого сердца желаем быть подданными Вашей королевской милости и, не замышляя никакой измены против Вашей милости, ожидаем не грозного с обеих сторон кровопролития, но, надеясь на благоволение Вашей королевской милости, ожидаем вожделенного мира». Через Антона же были поданы просительные письма гетману Потоцкому, в которых Богдан оправдывался и просил о смягчении статей белоцерковского договора.
Потоцкий ответил:
— Не изменнику Хмельницкому, а всему запорожскому войску отвечаю я. Король только тогда простит вам и покажет свою милость, если войско выдаст самого Хмельницкого.
Неразговорчивый, как всегда, Тимофей пришёл к Выговскому поделиться своими планами.
— Тимоха, то, что ты задумал, может нанести большой вред отцу и нашему положению.
— Я — воин и хочу завоевать для себя и тестя своего, молдавского господаря Лупула, богатую землю — Валахию.
— А знаешь ли ты, что Валахия — данник Великой Порты и это может сильно повлиять на отношения султана к отцу?
— Мы — казаки, вольные люди и воюем того, кого хотим. Я хочу воевать господаря валахского — Радула, а после этого пусть от меня бережётся и трансильванский князь Рагоци.
Выговский только головой покачал:
— Я вынужден отцу твоему доложить.
— А докладывай, ему и так это известно.
Валахский и трансильванский господари, узнав о намерениях Тимофея Хмельницкого, объединились и, пока Тимофей набирал войско на Украине и подбивал татар, захватили Молдавию и выгнали Лупулу.
За десять дней десятитысячный отряд Тимофея совместно с присоединившимися татарами преодолел расстояние до Молдавии и разбил объединённое войско валашского и трансильванского господарей.
Потом он вторгся в Валахию и полностью разграбил этот красивый и цветущий край. Казаки занимались привычным делом: присваивали себе имущество, убивали жителей, не различая пола и возраста, жгли жилища, насиловали женщин и даже оскверняли христианские храмы.
Но на обратном пути вновь собранные войска трансильванского князя Рагоци разбили Тимофея. Он едва успел с остатками своего войска вернуться на Украину.
Известие о грабежах и убийствах молодого Хмельницкого в подвластных туркам территориях произвело неблагоприятное впечатление при дворе Высокой Порты. Турецкие вельможи были возмущены таким самовольством Хмельницкого, данника Турции. Турецкий визирь написал Богдану грозное письмо и приостановил обещанную помощь.