Ход королевой

– Практически у всех, но к нам она питала особую ненависть. У нее случился конфликт с «угольщиком» из Дублина. В итоге Катрин победила, но парень успел задать ей жару, прежде чем ему выпустили кишки. «Угольщики» ведь дерутся на поясах. – Ирландец полоснул рукой по воздуху. – И теперь она мстит соотечественникам человека, изуродовавшего ей лицо. Завтра красавицу повесят в Спиннингфилдсе – ну, туда ей и дорога.

Самое страшное, что вопреки всем ужасам, которые мне только что рассказали, я по-прежнему не гнушалась обратиться к Катрин за помощью.

Мимо протопала официантка с тарелкой каши.

– Сегодня на моих глазах рабочие одного из заводов устроили бунт. Не знаешь, кто ими руководит? – поинтересовалась я. – Есть ли другие лидеры, кроме семейства Аттард?

О’Кэссиди покачал головой:

– Стачки периодически вспыхивают по всему городу. А с введением Прайсом системы строгого учета их количество только растет.

– Похоже, Прайс – корень всех зол, – протянула я.

– Так и есть. И до него было несладко, а теперь стало совсем уж худо.

Эмлин Прайс. Я сосредоточенно размышляла. По словам Роберты Аттард, Прайса назначили министром промышленности год назад – тогда же резко увеличилось производство оружия и возросла эффективность «Экстрасенса». Если в Манчестере всем заправляет Прайс, значит в нем и таится ключ к успеху Вэнс.

– Спасибо, – искренне поблагодарила я О’Кэссиди, вставая. – Ты здорово нам помог.

Цель достигнута, надо было уходить и поскорее сообщить остальным про комплекс Б, однако ноги словно бы приросли к полу.

– Ты эмигрировал из Ирландии два года назад, – зашептала я, усаживаясь обратно. – Расскажи, многое ли изменилось с водворением там Сайена?

Мой собеседник пониже нахлобучил шляпу.

– Одиннадцать лет – долгий срок. От прежней Ирландии почти ничего не осталось. Изумрудный остров, мать его! – О’Кэссиди злобно хохотнул.

– Я наблюдала Мэллоуновское восстание в Дублине.

– А уехала, получается, где-то в две тысячи сорок восьмом году?

Я медленно кивнула.

– Вовремя. Всех руководителей восстания повесили, а уцелевших мятежников сослали в концлагеря, учрежденные в каждой провинции. Позже туда согнали неугодных, чья потеря не слишком сказалась на будущем страны. Я четыре года оттрубил в лагере в Коннахте, валил там деревья за ломоть хлеба.

Услышанное просто в голове не укладывалось. Не секрет, что Ирландия очутилась под пятой Сайена, за исключением удерживаемых повстанцами земель, но даже в самом страшном сне я не могла представить, насколько все изменилось. Антиясновидческая пропаганда. «Самое безопасное место на свете».

– Мне долго не везло с побегом. Однако в конце концов я все-таки добрался до побережья, проник на корабль, переправлявший всякий хлам в Ливерпуль, и обосновался здесь. До лучших времен.

О’Кэссиди снова занялся едой. Его шляпа почти полностью заслоняла обзор. Выходит, на моей родине использовали каторжный труд, обескровили ее практически досуха – ради империи Наширы.

– Не понимаю, – выдавила я. – По «Оку Сайена» передавали исключительно про Английский Пейл[5]. Я думала…

– Ты думала, только там Сайен развернулся по полной? Очередное вранье, чтобы выставить ирландцев чудовищами. Нет никакого Пейла. Ирландия целиком контролируется Сайеном.

На языке вертелся вопрос, который я боялась задать. О’Кэссиди прав: ни к чему ворошить прошлое. Меньше знаешь – крепче спишь. Буду хранить образы из детства под стеклянным колпаком, где их ничто не омрачит.

– А ты… – Я осеклась, но через силу продолжила: – Ты, часом, не слышал про ферму «Медуница»?

– Нет.

Естественно.

– Это молочная ферма в Типперэри. Семейное предприятие, – проговорила я, предвидя очередное «нет». – Владельцев звали Имон О’Матуна и Грэйнн О’Матуна.

– Фермы они наверняка лишились. Большинство семейных угодий консолидировали в крупные агропромышленные хозяйства.

Мой дед никогда не одобрял такой подход к фермерству, свое подворье он холил и лелеял. «Дело не в количестве, а в качестве, – приговаривал он, разливая молоко по бутылкам. – Поторопишь корову – испортишь сливки». Бабушка и дедушка поженились рано и с тех пор буквально жили фермой, вкладывали в нее душу.

– Спасибо тебе за рассказ, – поблагодарила я.

– Всегда пожалуйста. – О’Кэссиди похлопал меня по руке. – Желаю удачи в твоем предприятии, Пейдж О’Матуна, и прошу: забудь про Ирландию. Эту закусочную прозвали так не случайно. – Он отвернулся. – Все мы бросили родных в аду.

За окном проносился Манчестер – скопище серых силуэтов на фоне сумрачного неба. Кроме меня, в вагоне не было ни души.

Родины, какой она сохранилась в моих воспоминаниях, больше не существует, Сайен уничтожил ее. Следовало бы догадаться, что эти беспринципные работорговцы не пожалеют детей Ирландии. Мне ясно представилось, как солдаты маршируют по долине Глен-Ахерлоу, сжигая все на своем пути.