Ходи прямо, хлопец

Они протиснулись в коридор, вышли в фойе и оглядели друг друга. И понравились друг другу. Надежда подумала даже, что эти боксеры совсем неплохие ребята. Боря был очень мил и даже чуть застенчив. В институте ребята держали себя куда развязней, особенно с незнакомыми девушками, которые приходили к ним на вечера.

Подошел Андрей. Только влажные после душа волосы напоминали, что он недавно боксировал. Надежда внимательно вглядывалась в его лицо, ища кровоподтеков, синяков, ссадин. И не находила.

Андрей заметил ее изучающий взгляд.

— Были синяки и шишки, — сказал он, — но я их оставил в душевой.

Надежда улыбнулась, давая понять, что принимает шутку.

— Как он себя вел? — кивнул Андрей в сторону Бори.

— Отлично, — заверила Надежда, — лучшего экскурсовода трудно пожелать. Только я оказалась тупой и бестолковой.

— Не надо на себя наговаривать, — вступился Боря. — Она все поняла, — обратился он к Андрею, — и даже болела. За тебя, разумеется.

— Рад слышать, — суховато сказал Андрей и, чуть притронувшись к ее локтю, повел Надежду к выходу.

На улице Борис распрощался с ними и замешался в толпе выходивших зрителей.

— У вас хорошие друзья, — сказала Надежда. — Этот Борис мне понравился.

— Чем? — спросил Андрей.

— Вежлив, скромен.

Он хотел сказать, что последним достоинством Борис не очень обременен, но промолчал: кто его знает, может быть, парень на ходу перевоспитывается. Андрей взглянул на часы — стрелка подходила к десяти вечера, а было еще совсем светло. Облака поднялись выше и не летели так стремительно, как летели они вчера.

— Сегодня у меня был последний бой на этих соревнованиях, — сказал Андрей, — так что я могу позволить себе как следует поужинать. Пойдемте в ресторан.

— Нет, — покачала головой Надежда, — не пойдем.

— А мне так хотелось выпить стакан сухого вина, — вздохнул Андрей. — Еще вчера хотелось. Старик… мой тренер, — пояснил он, — вчера придумал себе юбилейчик, по этому поводу мы обедали. Он пил цинандали, а я минеральную водичку.

— На Васильевском есть кафе, там дадут сосиски, мороженое и шампанское бокалами. Устроит?

— Вполне.

Кафе было в подвальчике. Тут действительно кормили сосисками, мороженым и давали шампанское бокалами.

От сосисок Надежда отказалась. Андрей взял себе и сосиски и мороженое.

— Хочу есть, — признался он. — И мороженого тоже хочу.

В кафе было пусто, тихо; мимо окна, у которого они сидели, изредка проходили чьи-то ботинки, дамские туфельки.

— Как в сказке, — восторгался Андрей, — лучше всякого ресторана.

— Мы сюда заглядываем, — сказала Надежда. — В день стипендии.

— Кутилы, — улыбнулся Андрей. — Художники. Богема.

Они рассмеялись. От шампанского у обоих блестели глаза и все казалось смешным. Андрею тут было так уютно и хорошо, что он готов был сидеть за этим столиком с пластмассовым покрытием всю ночь. Но кафе закрывалось в одиннадцать, и пришлось уйти.

— Я вас провожу, — сказал Андрей, когда они вышли на улицу.

— Проводите… — согласилась Надежда.

Она жила на Семнадцатой линии, и они пошли сначала по набережной. Над Невой стояли прозрачные сумерки, и только по тому, что редки были прохожие, редко шли трамваи, и по тому, как сонно приткнулись к стенкам катера, можно было определить, что город уходит в ночь.

На том берегу, безмолвные и невесомые, изогнули над водой ажурные шеи портальные краны. На этом бронзовый Крузенштерн бессонно смотрел в глубь Васильевского острова.

— Красив Ленинград! — сказал Андрей.

— Он прекрасен! — поправила Надежда.

Вышли на Большой проспект. Здесь уже горели фонари. Они были вовсе ни к чему: и без фонарей проспект просматривался далеко вперед, а электрические шары светили тускло и слепо, и казалось, что их забыли вовремя погасить.

— Вы скоро уезжаете? — спросила Надежда.

— Я буду поблизости на сборах под Ленинградом.

— Где?

— В Комарово, сорок километров от города.

— Там тоже хорошо, — сказала Надежда. — Сосны, желтый песок и залип.

— Приезжайте в гости.

— Не смогу. У меня диплом на носу. А вы, если будете в Ленинграде, звоните.

Андрей записал ее телефон, и они простились у парадного хмурого дома, который Андрею показался не очень уж и хмурым, потому что в нем жила такая милая девушка.

7

Вставали они в семь и бежали свои утренние километры. Каждый по своему маршруту. Андрею нравились улицы с военными названиями: Артиллеристов, Кавалеристов… Нравились не оттого, что он питал какие-то особые чувства к этим родам войск, а потому, что за штакетными заборчиками на этих улицах стояли симпатичные дачи. Рано утром, когда вокруг еще безлюдно, можно воображать, что их населяют сказочные гномы или спящие красавицы.

Потом Андрей сбегáл под гору, пересекал шоссе и делал зарядку на берегу залива. Кривые, изуродованные ветрами сосны, потемневшие от времени валуны, смутный абрис Кронштадта на горизонте… Здесь было сурово и торжественно, приходили на память революционные матросы из кинофильмов или древние викинги из читанных в детстве книг.