ХОХО. Целую. Обнимаю

Я смотрю на бабушку, сцепившую руки в замок от волнения, а потом на Джеву — он ободряюще кивает.

Я закрываю глаза и начинаю играть.

Это прекрасная, изящная и медленная музыка, которая производит глубокое впечатление. По мере исполнения я начинаю дышать с ней в такт — вдох, выдох, снова вдох. Во взлетах и падениях мелодии словно отражаются мои эмоции за прошедшую неделю: радостное волнение от прибытия в Сеул, от знакомства с новыми друзьями и бабушкой; отстраненность, возникшая между мной и мамой; неопределенность по поводу моего будущего и поступления в музыкальную школу; все чувства, которые вызывает у меня Джеву — и настороженность, и досада, и радость, и что-то еще — что-то большее.

Никогда раньше я не чувствовала такой глубокой связи с музыкой, как сейчас.

Когда я заканчиваю играть, удерживая последнюю ноту, в комнате повисает полная тишина. И вдруг она взрывается аплодисментами, а несколько пациентов даже хлопают стоя. Внутри плещется ликование: это без сомнений было мое лучшее исполнение «Le Cygne», а то и лучшее выступление вообще!

Бабушка хлопает, сидя в первом ряду, а в ее глазах блестят слезы. Я кланяюсь, широко улыбаясь слушателям, и с нетерпением ищу взглядом Джеву.

Не найдя его там, где он стоял, прислонившись к стене, я пытаюсь разглядеть его среди аудитории. Однако ни одно из радостных лиц, ни одна из сияющих улыбок не принадлежит ему.

Мое веселье начинает исчезать, пока в груди не остается только ужасная тяжесть.

Он ушел.

Глава девятнадцатая

Надо было отменить занятия танцами, когда у меня была такая возможность. А теперь я провалю этот предмет, и будет абсолютно не важно, какое у меня замечательное портфолио или как хорошо пройдет прослушивание — мне ни за что не поступить в лучшие музыкальные школы с плохой успеваемостью по одной из дисциплин.

— Так ты не шутила про свои проблемы с танцами, — доходит до Натаниэля, когда я в третий раз за полчаса наступаю ему на ногу. В начале урока мисс Дан сказала разбиться на пары, и не успела я предложить кому бы то ни было, как он уже взял меня в оборот. — Знаешь, по-моему, ты оказываешь миру услугу тем, что играешь на виолончели. По крайней мере, это делается сидя.

Снаружи раздается далекий раскат грома. С запада надвигаются грозовые тучи — скоро нас ждет ливень. Надеюсь, он начнется только ночью, когда я буду уже в общежитии.

— Джеву-сонбэ[40]!

Я резко оборачиваюсь на голос, словно меня дернули за веревочку. В другом конце зала одноклассник подходит к Джеву.

Мы избегали друг друга всю неделю, с того самого момента, как Джеву исчез из клиники, даже не попрощавшись. У него не было причин уходить вот так, да я и не стану ничего слушать, даже если он затащит меня в вентиляцию на потолке.

— Я уверен, рано или поздно у тебя получится, — продолжает Натаниэль. — Ну, либо ты провалишься.

Я отвечаю гневным взглядом: он весь день так огрызается. Что настолько испортило ему настроение?

— Спасибо, умеешь ты придать уверенности.

Все занятие мы посвящаем работе над групповым проектом, оставив последние пятнадцать минут на ту часть, где Натаниэль должен крутить меня вокруг себя.

— Бэ Джеву!

Я запинаюсь за свою же ногу.

Натаниэль прослеживает направление моего взгляда.

— На что ты все время смотришь?

— Ни на что! — Я пытаюсь сменить тему: — Ты из Нью-Йорка?

— Верно.

— И каково это?

Бабушки и дедушка со стороны отца только недавно переехали в Нью-Джерси, чтобы жить поближе к тете, поэтому я еще не успела у них побывать.

Вообще-то я всегда думала о Нью-Йорке только как о месте, где расположена Манхэттэнская музыкальная школа. Но сейчас, в Сеуле, я заметила, насколько город влияет на повседневную жизнь и культуру, поэтому мне и стало любопытно.

— Представь себе Сеул, — отвечает Натаниэль.

Я закрываю глаза, мысленно глядя на город в своем сознании, и воображаю его постоянное движение, машины, такси, автобусы, мотоциклы на дорогах, огромные здания с яркими вывесками на хангыле и английском, сотни ресторанов, кафе, магазинов, рынков, музеев и дворцов. Все это похоже на симфонию, которая играет у меня в голове.

— Представила?

— Да, — выдыхаю я.

— А теперь добавь ко всему этому толстый слой грязи. Вот тебе и Нью-Йорк.

Я отвечаю угрюмым взглядом.

После занятия я побыстрее собираю вещи и ухожу, чтобы не наткнуться ни на кого из ХОХО, но далеко мне уйти не удается.

— Дженни! — зовет Натаниэль, поймав меня на лестничной площадке.

Несколько учеников смотрят на нас с любопытством.

— Что с тобой такое? — спрашивает он, прислоняясь плечом к стене. — Ты всю неделю меня избегаешь.

Что ж, этот разговор должен был однажды произойти, и Натаниэль заслуживает объяснения.

— Да, я знаю, — вздыхаю я. — Прости. Просто понимаешь, ты…

Я взмахиваю рукой в его сторону, словно пытаясь охватить всю его суть.

— Ты айдол.

— Да, я знаю, — эхом повторяет он. — С этим мы определились.

Я понижаю голос, когда мимо проходят ученики из младших классов, поглядывая то на Натаниэля, то на меня.

— Я всего лишь не хочу, чтобы поползли слухи.

— Да кого волнует, что подумают люди?