Поболтав еще немного, хальмони просит Джеву включить телевизор. Он берет пульт и переключает на нужный ей канал, где как раз идет запись «Кулинарного шоу Куки» с несколькими приглашенными гостями, одним из которых оказывается О Сун из ХОХО. Показывают отрывок с представлением Суна из клипа на «Don’t Look Back», но хальмони и остальные пациентки, похоже, не видят никакой связи между юношей на экране и гостем в палате, да им это и не интересно. Куда большее внимание они уделяют опытной актрисе, которая тоже участвует в шоу.
После окончания передачи хальмони проводит для нас с Джеву ознакомительный тур по клинике, включая столовую и зал для упражнений. Во время прогулки она держится за мою руку, стараясь не упасть, и ее тонкие, как у птички, кости кажутся мне такими слабыми и хрупкими, что внутри непроизвольно поднимается волна любви к ней. Странно, ведь мы провели вместе не так уж много — не больше двадцати четырех часов за всю мою жизнь.
Наш маршрут заканчивается в комнате отдыха. Видимо, бабушка уведомила персонал клиники о моем намерении поиграть для нее на виолончели, потому что стулья в комнате выстроены рядами и обращены к небольшой платформе у стены. Большинство из них уже заняли пациенты, включая трех бабушкиных соседок по палате.
— Я принесу твою виолончель, — вызывается Джеву.
К его возвращению свободных мест уже не остается, даже некоторые из сотрудников клиники решили оторваться от работы, чтобы послушать.
Я нервничаю, что вообще-то мне не свойственно. Я выступала и перед куда большим количеством зрителей, и для более влиятельной аудитории, от которой зависело, получу ли я в награду знак отличия или медаль.
Но мне редко приходилось играть для тех, кто важен лично
— Ты отлично справишься, — уверенно говорит Джеву, вручая виолончель, отчего мое сердце наполняется теплом. Хальмони сидит на первом ряду, хвастаясь соннео, своей внучкой, и я чувствую, как ее гордость окончательно прогоняет все мои переживания.
Я бросаю взгляд на дверь, представляя, как приходит мама. Сегодня я принесла виолончель не только потому, что хотела сыграть для хальмони, но и в надежде, что мама тоже будет здесь. Ее отсутствие вызывает легкое разочарование, но это мелочь по сравнению с воодушевлением, которое я чувствую, готовясь выступить перед бабушкой и всеми ее друзьями. И перед Джеву.
Я достаю виолончель из футляра и неспеша выполняю привычные действия: ставлю инструмент между колен, делаю разминку для рук, настраиваю струны. Я играю ноту соль, позволяя раскрыться всей глубине звука, и слышу восхищенные аплодисменты некоторых хальмони и харабоджи[39].
Здесь нет подставки для нот, а значит, мне придется сыграть что-нибудь по памяти. Я достаю свою папку и листаю партитуру в поисках вдохновения. Можно было бы исполнить мелодию, которую я разучиваю для сольных занятий, но я пока знаю только самое начало. Есть еще несколько вариантов, но почему-то мне кажется, что они
Играть длинные композиции не стоит: несколько пациентов на заднем ряду уже начинают задремывать. В то же время я не хочу, чтобы им стало скучно, классическая музыка не всем подходит.
Я пробегаю пальцами по последней странице в папке и нерешительно достаю ее. Это ноты для «Le Cygne» (то есть «Лебедь») Сен-Санса — прекрасная мелодия, написанная для сольной игры на виолончели. Сначала я включила ее в свое портфолио для музыкальных школ, но после результатов конкурса в ноябре решила убрать.
Вечер, когда я жаловалась дяде Джею на отзывы жюри, а он посоветовал мне «пожить в свое удовольствие», уже кажется таким далеким. Тогда же я встретила и Джеву, который сейчас замер в противоположном конце зала. Я смотрю на него поверх моря лиц, обращенных ко мне в предвкушении, и гадаю, не потому ли меня так тянет к этому парню, что тогда он заставил меня почувствовать нечто особенное — словно я следую за искрой, вспыхнувшей между нами.
Я быстро просматриваю партитуру. Пусть мне не приходилось играть «Le Cygne» с самого дня конкурса, я уверена, что смогу вспомнить ноты: это короткая мелодия, которую я репетировала один месяц за другим. Но на всякий случай я все-таки кладу партитуру на пол перед собой.
— Я могу подержать ноты перед тобой, — предлагает харабоджи в первом ряду.
— Все в порядке, не нужно, но спасибо вам, — вежливо отвечаю я.
Я делаю глубокий вдох, чтобы сосредоточиться, и стараюсь не обращать внимания на внешние звуки: от слушателей доносится то кашель, то скрип стульев, когда кто-то устраивается поудобнее.