ХОХО. Целую. Обнимаю

Мне примерно удается запомнить свое расписание ближе к концу недели. По утрам после десяти минут классного часа у нас либо математика, либо информатика, затем самостоятельные занятия, где я прохожу курс от Высшей школы искусств округа Лос-Анджелес онлайн. После этого физкультура или танцы, которые я решила не менять, потому что, помимо классного часа, мы с Джеву можем увидеться только там. После обеда идут уроки с оркестром, индивидуальные репетиции, и опять самостоятельные занятия.

Правда, я не уверена, что оставаться в танцевальном классе только из-за Джеву было хорошей идеей: мы все равно даже не разговариваем, следуя уговору про «тайных друзей».

Жаль, что мне это дается явно не настолько легко, как ему. Может, дружить втайне от всех — такая же часть обучения айдолов, как тот список, который называла Анджела? Танцевать, петь и уметь целый день не обращать внимания на какую-нибудь девушку, только чтобы чуть позже затянуть ее в кладовку и едва не поцеловать.

Джеву словно безо всякого труда удается притворяться, будто я не существую, в то время как мой взгляд то и дело притягивается к нему. Даже собственные мысли не дают мне успокоиться: что значил тот случай в кладовой, и значил ли вообще? Я ничего не понимаю.

Честное слово, когда наконец наступают выходные, я чувствую облегчение.

Пятницу я провожу, переписываясь по электронной почте с учителем по мировой литературе, который задает мне отрывки из «Антологии мировых шедевров Нортона» (мне приходится купить электронную книгу онлайн). Заметив, что в ней отсутствуют корейские авторы, указанные в учебном плане, я спрашиваю, могу ли прочитать их отдельно за дополнительные баллы, и учитель отвечает воодушевленным «Давай!». На волне вдохновения я посылаю сообщение Юнби про мое портфолио для музыкальных школ.

В воскресенье утром я беру с собой старую потрепанную кепку отца и футляр с виолончелью, спускаюсь в метро, перехожу на оранжевую ветку и еду до самой клиники в северной части Сеула.

На выходе со станции я вдыхаю холодный горный воздух. Лед с прошлой ночи еще кое-где остался, поэтому я осторожно прохожу мимо небольшого рынка, где расставляют палатки перед рабочим днем, и пекарни, на витринах которой выложен свежий хлеб. Вернувшись назад, я покупаю одну буханку, которую приветливая девушка на кассе заворачивает в коричневую бумагу, положив под бечевку полевой цветок.

Клиника, в которой бабушка проходит лечение, находится в стороне от главной дороги, в местечке под названием «Камелия Хэлс Вилладж». Там есть еще несколько оздоровительных учреждений с разными специализациями, а вокруг раскинулся великолепный частный парк со множеством садов и пешеходных дорожек. Перед визитом к бабушке я останавливаюсь, чтобы посмотреть, как на лужайке мальчик вместе с дедушкой запускают воздушного змея.

Здесь так красиво. Вдоль дороги к клинике растут вишни, и на них уже можно заметить маленькие бутончики. Меньше чем через месяц они расцветут пышным цветом.

Чуть впереди я замечаю парня, который сошел с дорожки и стоит под одним из деревьев. Он высокий, одет в куртку цвета хаки и темные джинсы и почему-то сразу напоминает мне Джеву — по всей видимости, таким образом мое сознание решило надо мной подшутить.

Я вздыхаю, проходя мимо…

— Дженни?

…и чуть не падаю.

Джеву подбегает ко мне по траве.

— Что ты здесь делаешь?

Он отлично смотрится. То есть он всегда прекрасен, но это первый раз, когда я вижу его в повседневной одежде, а не в спортивной, и в целом он выглядит так, словно собрался на свидание. До меня вдруг доходит, что я пялюсь, и я тороплюсь ответить:

— Навещаю хальмони, она сейчас в клинике. А ты? Что ты здесь делаешь?

Его улыбка угасает.

— Тебе необязательно рассказывать, — быстро добавляю я. Не хочу вытягивать из него то, о чем ему некомфортно говорить, особенно если это касается здоровья.

— Нет, все в порядке. Я был у психолога.

— О, хорошо.

Я занималась с психологом несколько раз, когда отца не стало. Это очень помогло и мне, и маме, хотя она уже пару лет как прекратила сеансы.

Я вспоминаю, что в Корее, в отличие от США, проблемы психологического здоровья воспринимаются как нечто постыдное. Разумно, что Джеву проходит терапию, учитывая то количество давления и стресса, которые приходится выносить любому айдолу.

— Ага. — Он отвечает мне странным взглядом, а потом видит ремень от футляра у меня на плече и кивает на него. — Это твоя виолончель? Выглядит тяжелой.

— Я привыкла, — говорю я, поправляя лямку. — Я играю на ней с восьми лет.

— А я пою примерно с четырех, — он усмехается, — но ты, наверно, тоже.

— Не так красиво, как ты, уж поверь мне.

Джеву недоверчиво приподнимает бровь.

Я машу рукой в воздухе, словно отмахиваясь от того, что сказала.

— Да ладно, ты же в курсе, какой у тебя прекрасный голос.

Он с улыбкой качает головой.

— Так ты принесла виолончель, чтобы сыграть для своей хальмони?

— Да, она еще ни разу не слышала, как я играю. Это странно?

— Мой отец так и не услышал, как я пою.