Холера в России. Воспоминания очевидца

Известно, что бунту, происходившему в эту печальную эпоху, предшествовали нелепые толки и слухи, распускаемые злонамеренными людьми для волнения народа. Говорили, будто все карантины поделаны с целью отравлять людей; что окуривание, в них производимое, ядовито, что от него-то и гибнет такое множество народу… Об этом явно говорил в присутствии военного полицмейстера сам градской голова Старой Руссы – купец Шубин. Когда же карантины велено было снять, те же злоумышленники стали говорить, что народ начинают отравлять и на свободе, что уже яд сыплют в реки, в колодцы, в огородах на зелень и овощи и даже на хлеба в полях; по улицам ловили мнимых отравителей; наконец, разнеслась молва, что сами начальники военного поселения и все офицеры рассыпают яд по разным местам… Мещане Старой Русы схватили принца Оранского гренадерского полка поручика Ашенбреннера, ехавшего верхом по берегу реки, – уверяли, будто видели, как он что-то из кармана сыпал в воду; отвели его к полицмейстеру, который, освободив офицера, одного из мещан посадил под арест.

В это тревожное время в самом городе Старой Руссе войск не было; все действующие батальоны 2-й гренадерской дивизии еще в декабре месяце 1830 г. ушли в поход в Польшу, а резервные батальоны находились в лагерях в 56 верстах от города. Было очень заметно, что мещане и купцы сходились между собою на городском мосту, на площадях и улицах и о чем-то горячо рассуждали; но на все это местное начальство не обращало никакого внимания.

В начале лета я находился с резервным батальоном гренадерского принца Евгения Вюртембергского полка, в котором служил, в общем лагере гренадерского корпуса под Княжьим Двором; но вследствие моего назначения отправиться в поход в Польшу с ротой для пополнения полка я был отпущен в город на несколько дней, чтобы проститься с домашними и устроить мои семейные дела. В город я прибыл 9 июля 1831 года.

В субботу, 11 июля, возвратившись домой от всенощной, я довольно поздно лег спать, – и только что стал засыпать, слышу на площади звон в небольшой колокол, что у гауптвахты; затем ударили в набат в одной церкви, а там и во многих других. Я встал, подошел к окну (квартира моя выходила окнами на главную большую улицу); вижу необыкновенное волнение народа, а ночь – темная, глухая. Послал я своего денщика на площадь узнать, что такое? Он скоро прибежал и, дрожа от страха, объявил, что бунтуют солдаты военно-рабочего батальона и жители города; что при его глазах на площади убили полицеймейстера майора Манджоса, которого мещане вытащили со двора дома генеральши Гербель, где он намеревался спрятаться в огороде. Городского лекаря Вагнера убили в квартире, на кровати… Артиллерийский генерал Мевес, председатель строительной комиссии, ходил по площади и уговаривал мятежников прекратить буйство и расходиться по домам.

Услыхав эти вести, я тотчас же оделся в полную форму и пошел на площадь в той надежде, что, вероятно, кроме старого генерала Мевеса найду там еще кого-либо из офицеров, и тогда общими силами прекратим буйства и беспорядки. Когда я приблизился к мосту, меня остановили купец Лебедев и слуга частного пристава Свенцова и оба стали убедительно упрашивать меня, чтобы я непременно возвратился домой, если только мне жизнь дорога: уверяли, что там всех бьют и что уже самого генерала убили, а теперь принялись грабить дома частного пристава Дирина, лекаря Вагнера и полицеймейстера Манджоса, и что на площади решительно из «благородных» никого нет. Приняв в соображение, что я один, без военной команды, ничего не могу сделать к усмирению бунта, я с грустью воротился домой и вместе с семейством своим всю ночь скрывался в доме священника, духовного отца моего Варфоломея.

Между тем изверги, убив своих начальников, устремились на вольную городскую аптеку, под тем предлогом, что в ней продаются и оттуда разносят по всем местам яд; ворвались туда: захватили аптекаря с женой на постели, били их немилосердно и полумертвых выбросили из окна второго этажа на каменную мостовую; разграбили все, что только можно было унести, а остальное разбили, переломали и повыкидывали на улицу⁸². Провизор, мальчик лет 18, вылез на крышу с заряженным ружьем и пистолетом; один мещанин полез за ним, но был убит ружейным выстрелом и с раздробленной грудью скатился на мостовую. Тогда один из рабочих солдат схватил юношу, и хотя тот успел сделать по нему выстрел, но был сброшен на мостовую; несчастный еще был жив: мастеровые засекли его до смерти.