Холера в России. Воспоминания очевидца

До рассвета я с семейством скрывался в доме у священника. На заре жену и детей моих я отправил с генеральшей Эмме и мужем ее в лагери; сам остался в полной уверенности, что войска прибудут в город; вспомнив затем, что генеральша Леонтьева, жена нашего отрядного командира, с большим семейством находится в крайней опасности, я поспешил к ней и предложил свои посильные услуги. На мосту мне навстречу попалась большая толпа пьяных мятежников, обрызганных грязью и кровью, вооруженных кольями и ружьями. Удивительно, что они не только пропустили меня беспрепятственно, но еще некоторые из них, помня дисциплину, сняли передо мной фуражки. Генеральшу Леонтьеву я застал совершенно потерявшеюся от страха. По ее желанию я велел ямщикам заложить почтовых лошадей в карету и коляску; ямщики было заупрямились, говоря, что мятежники не приказали везти генеральшу, – она-де им будет нужна «для спросу». Однако же я настоял на своем и усадил генеральшу в экипаж вместе с семейством и с ее сестрой, капитаншей Синельниковой⁸³.

Во время пути через город бунтовщики грозились сбросить экипажи с мосту вдогонку – эти угрозы они кричали под самыми окнами кареты; но я от самого дома чрез мост и до самой заставы проводил семейства Леонтьева и Синельникова, идя пешком подле кареты, сквозь толпы убийц, и провел их так счастливо, что ни один из злодеев не осмелился остановить нас. Бог явно спас своим милосердием.

Возвратившись домой, я нашел там старшего сына моего Виктора, о котором мать забыла впопыхах; часов в 9 утра, во время обхода, пошел я в квартиру майора Исакова, сослуживца моего, и, проходя мимо площади в близком расстоянии, увидал на ней множество народу. Потом узнал, что в это самое время бунтовщики заставили архимандрита из монастыря идти крестным ходом на площадь; и здесь он, с прочим духовенством, служил молебен на месте, окропленном невинной кровью. Тут же валялся голый обезображенный труп несчастного Манджоса. В это же время были пойманы и приведены на площадь: частный пристав Дирин со своими сестрами (он был переодет в мужицкий армяк); суворовского полка майор Ларадзи, штаб-лекарь Богородский, гренадерского принца Оранского полка капитаны Шаховской и Ходот, инженер-полковник Андреев и еще некоторые офицеры, какие именно, не упомню, и инженерный майор Шахордин. Во время молебствия всех приведенных на площадь без милосердия высекли розгами и били палками, допрашивая: кто из них и сколько взял с поляков за намерение отравлять своих подчиненных. Тут же стоял стол, взятый из градской думы, покрытый красным сукном; были расставлены кресла и стулья, на которых заседали рабочего батальона фельдфебели и унтер-офицеры – люди грамотные: суд в полном составе – и презус, и ассесоры. Когда кто-либо из несчастных допрашиваемых, будучи не в силах более переносить ужасные истязания, ничего не помня от боли, плел на себя нелепицу, т. е., «сознавался в отравлении людей», того переставали мучить и приказывали снятый с него допрос своеручно подписывать. Несколько купцов и грамотных мещан должны были подписями засвидетельствовать истинные показания, которое затем уже скреплял своей рукой сам архимандрит… По окончании этой процедуры каждый из присутствующих – купец ли, мещанин, девка или баба, – имел право подойти и бить допрошенного по лицу и плевать на них, что многие из присутствовавших и делали… В самый вечер арестованных повели под конвоем в кузницы заковывать в кандалы и затем привели обратно в город, на гауптвахту.

Майора Исакова и жену его я нашел в большом страхе. Когда военно-рабочие после молебна перепились мертвецки пьяными (откупщик по доброй воле выкатил им бочку вина) и рассыпались по городу отыскивать инженерного капитана Кроли, подполковника Кашнерова, полковника Сергеева, капитана Ушакова и вообще всех господ, то, проходя мимо квартиры Исакова, некоторые из мятежников стали спрашивать: дома ли майор? На ответ его жены, что он пошел к ним на площадь, они прошли мимо.

Исаков принудил меня снять мундир и надеть его халат; потом мы пошли вниз к хозяйке. Она заперла нас в темный чулан; но дочь ее кричала, чтобы мы непременно вышли вон, так как если бунтовщики нас отыщут, то и хозяевам будет беда. Легко себе представить весь ужас нашего положения. Слышим, что изверги всюду рыщут и с дикими воплями и проклятьями требуют выдачи им господ!