Когда работа по индексации подошла к концу (издатель исторических «кирпичей» разорился), Холли занималась медицинской транскрипцией в различных филиалах местных больниц. К этому добавилась работа по подготовке пары исков в Окружной суд Цинциннати. Она обязательно приезжала в гости домой, после смерти отца – ещё чаще. Холли выслушивала жалобы матери на всё подряд – от своих финансов и соседей до демократов, от которых один лишь вред. Иногда во время этих визитов Холли вспоминалась фраза из одной из частей «Крёстного отца»:
6
Пора уходить.
Холли встаёт, собираясь выйти из комнаты, но слышит повелительный голос матери («
Ответ – да. По сей день Холли не слизывает глазурь с венчика (
Холли направляется к лестнице, потом вспоминает совет, данный ей Джерому насчёт Веры Стейнман, и идёт по коридору в комнату своей матери. Здесь нет ничего, что она хотела бы забрать – ни фотографии в рамках на стене, ни флаконы с духами на комоде, ни одежда или обувь в шкафу, – но
По пути Холли поглядывает на стены, где фотографии в рамках образуют своего рода галерею. Среди них нет ни одного фото покойного (и не особо оплакиваемого) мужа Шарлотты, и лишь на одной – дядя Генри. На остальных фотографиях только мать и дочь. Две из них привлекают внимание Холли. На первой ей около четырёх лет, она в джемпере. На втором снимке ей девять или десять, на ней модная в то время юбка: с большим запа̀хом и застёжкой в виде яркой золотой буквы. В спальне она не могла вспомнить, почему ненавидела покрывало, но теперь, глядя на эти фотографии, Холли понимает. И джемпер, и юбка – из шотландки, в клетку; также у неё были блузки из шотландки и (возможно) свитер. Шарлотта просто обожала шотландку, наряжала Холли и восклицала: «Моя шотландская девчушка!»
На этих фотографиях – как и почти на всех остальных – Шарлотта обнимает Холли за плечи. Такой жест, своего рода объятие сбоку, можно расценить как проявление защиты или любви, но, глядя на то, как жест снова и снова повторяется на фотографиях, где дочери Шарлотты от двух до шестнадцати лет, Холли думает, что он может выражать кое-что ещё: чувство собственности.
Холли подходит к ночному столику и открывает верхний ящик. В основном она хочет избавиться от успокоительных, а также от обезболивающих, отпускаемых по рецепту, но она забирает всё, даже мультивитамины «Для каждой женщины». Смывать их в унитаз нельзя, но на обратном пути к автостраде есть аптека «Уолгринс», и Холли уверена, они будут рады утилизировать таблетки за неё.
На Холли брюки-карго с объёмными карманами, что очень кстати; ей не придётся спускаться вниз за большим пакетом, лежащим в ящике стола. Она начинает распихивать баночки по карманам, не глядя на этикетки, затем замирает. Под лекарствами матери лежит стопка блокнотов, которые Холли хорошо помнит. На обложке верхнего изображён единорог. Холли достаёт блокноты и пролистывает один наугад. Это её стихи. Ужасно неказистые, но каждый написан от чистого сердца.
Несмотря на то, что она одна в доме, Холли чувствует, как горят её щёки. Эти строчки – творение бесталанного подростка – были написаны много лет назад, но её мать не только сохранила их, но и держала под рукой, возможно, читая плохие стихи своей дочери перед сном. И зачем бы ей так делать?