Холм демонов

– В мирное время я много ездил по Старгородскому району с лекциями и краеведческими экспедициями, – вздохнув, сказал Козицкий. – И, смею надеяться, неплохо знаю все лесные и полевые дороги. Именно по ним я доехал до этих мест, а ночью пересек Кислоярское шоссе. Тут, сразу за Субботином, находятся заброшенные полигоны – раньше они были на территории двух районов, Старгородского и Кислоярского. Но я знал, что там есть дороги, по которым можно пересечь границу… – Директор надолго замолк. Тогда слово вновь взял Василий:

– То, что вы находитесь здесь, означает одно: переправить ценности через кордон вы так и не смогли. Но это значит и другое: раз вы тут живете под чужим именем, рискуя быть разоблаченным, то ценности не погибли, а хранятся где-то поблизости. Или я не прав?

– Вы совершенно правы, господин Дубов, – спокойно сказал Козицкий. -Просто я подумал, что если вы с такой точностью воссоздали мое бегство из Старгорода, то и найти место, где я прячу музейные ценности, для вас не составит труда. А может, вы его уже знаете?

– Ну, это уж вы преувеличиваете мои способности, – чуть смутился Василий. – Я ничего доподлинно не знаю, лишь могу предполагать с большей или меньшей долей вероятности. Что касается места… – Василий на минутку задумался. – Скорее всего, это где-то на полигоне. Не так ли?

– Да, – кратко ответил Козицкий. – Я заехал на полигон, но запутался в многочисленных дорогах – ведь раньше я там никогда не бывал. А уже близился вечер, да и бензин заканчивался. Нужно было что-то делать, и я не нашел ничего лучшего, как загнать грузовик в заброшенный бункер. Но тут вдруг начался налет. Наверно, они заметили, что по бывшему полигону что-то движется, и решили на всякий случай скинуть бомбу. Должно быть, завалило въезд в бункер, и я оказался в кромешной тьме. Я и сейчас без содрогания не могу вспомнить, как шарил по стенам моего склепа и всюду натыкался на шершавый холодный камень… Но потом немного освоился и, обдирая до крови пальцы, прорыл небольшой лаз и выбрался наружу. Ну а остальное вам, должно быть, известно не хуже, чем мне. Я сказался беженцем по фамилии Сидоров, поселился здесь, в Субботине, и продолжал, по мере возможностей, научную работу. – Всеволод Борисович тяжело вздохнул. – Но теперь, как я понимаю, ей пришел конец?

– Всеволод Борисович, мы могли бы взглянуть на ваши сокровища? -спросил Дубов.

– Отчего же нет, – невесело усмехнулся директор. – Взгляните, пока можно. Очень скоро они будут распроданы, а скорее всего – разворованы, я сгину в подвалах Придурильской охранки, а вам наш президент торжественно вручит какой-нибудь орден…

– Нет-нет, Всеволод Борисович, вы нас, кажется, принимаете не за тех, – возразила Чаликова. – По крайней мере, с Придурильской охранкой мы ничего общего не имеем.

– Знаете, я уже никому не верю, – задумчиво откликнулся директор. -Но мне кажется, что вы явились не со злыми намерениями.

– Мы явились в поисках истины! – заявил Василий.

– А что есть истина? – резко обернулся к нему Козицкий. – Я веду… то есть искусствовед-любитель Сидоров ведет обширную переписку со всем светом, в том числе и с коллегами бывшего директора музея Козицкого. И наверняка многие из них догадываются, что Сидоров – это и есть Козицкий, но вида не подают, потому как понимают, что иначе… Ну да вы сами знаете.

– Да, конечно, – кивнула Надя, вспомнив зверское лицо Мстислава.

– Между прочим, я переписываюсь также с одним человеком, живущим в окрестностях Калининграда, – продолжал Всеволод Борисович. – Конечно, открыто он об этом не пишет, но из писем я понял, что он скрывает часть Янтарной комнаты. Этот человек тоже отлично понимает, что если он откроет истину, то все будет просто-напросто разворовано. Истина – это прекрасно, я сам за истину, но когда она становится личной собственностью непорядочных людей, то стоит подумать – а не придержать ли ее под спудом до лучших времен?

– Я с вами не согласен, – раздумчиво ответил Василий, – но и мешать вам не намерен… Нет, я не вправе брать на себя роль судьи.

– Вы хотели посмотреть на музейные ценности? – прервал вновь возникшее молчание Козицкий. – Что ж, я готов их вам показать. Но дождемся ночи – днем нас могут увидеть.

x x x

В прохладной тьме директор карабкался по осыпающемуся склону, освещая свой путь керосиновой лампой «летучая мышь». Он пыхтел, отдувался, но Василий с Надей еле поспевали за ним. Всеволод Борисович знал каждый камушек на этом склоне, и сей нелегкий путь был ему привычен. А главное – в радость. Он шел в свой Храм. А дорога, ведущая к Храму, всегда трудна, но радостна. И он служил своим богам внутри этого мрачного, поросшего корявым кустарником холма. Он знал, зачем карабкается по неверному склону, знал, зачем корпит ночами над рукописями, знал, зачем живет. И Василий мог бы позавидовать ему, если бы сам не был столь же одержимым служителем своей богини – Фемиды.