Холмы Каледонии

Страх сковывает сердце и разум и мешает двигаться вперед. Страх – источник боли, страданий и людской злобы.

Мисс Амелия успела узнать, до чего порой людей доводит страх, слишком рано и не собиралась поддаваться ему. В ту ночь, когда люди в форме явились за ее отцом и увезли его в карете с решетками на дверях, она поклялась себе не бояться.

Ради отца.

Ради мира, в котором они оба мечтали жить.

И сейчас она делала шаг в приключение, буквально в неизвестность, потому что с последствиями своего поступка она рано или поздно столкнется лицом к лицу, но сейчас самое важное – оказаться ранним утром в гондоле дирижабля бок о бок с Габриэлем и в очередной раз совершить невозможное… Нет, не так! Доказать, что для смелых сердец невозможного нет!

Она медленно спускалась вниз по виноградным лозам. Пару раз едва не сорвалась, но уцепилась, повиснув на них. Спальня была всего лишь на втором этаже, поэтому опасный спуск длился не так уж и долго. Но руки ныли так сильно, словно целую вечность держали ее над землей.

Наконец ее ноги коснулись земли.

Свобода! Она на свободе!

Мисс Амелия со всей возможной осторожностью, чтобы никто случайно брошенным в окно взглядом не обнаружил ее присутствие, прокралась к задней калитке. Выходить через ворота она бы ни за что не рискнула.

Покинув территорию особняка, она спустилась вниз по улице и только там позволила себе остановиться и прислушаться. Никто за ней не гнался. Ей удалось уйти незамеченной!

На ее удачу, мимо проехал пустой кеб, и она остановила его взмахом руки.

Было только одно место в Лунденбурхе, куда она могла приехать сейчас и поделиться всем, что с ней происходит, – и это был дом ее дяди, мистера Джеффри Леннормана.

* * *

Мистер Леннорман проводил вечерний досуг, как и полагается пожилому богатому джентльмену, за стаканом портвейна и вечерней газетой. Он сидел в глубоком кресле, обитом бордовым бархатом, в теплом халате и ночном колпаке и был уверен, что скоро отправится спать, но торопливый стук в дверь изменил его планы.

Когда же дворецкий привел к нему продрогшую в одной рубашке мисс Амелию, похожую сейчас на беспризорника из тех слезовыжимательных романов, которые публикуют в журналах мистер Диккенс и мистер Скотт, остаток сна и вовсе слетел с него.

– Моя дорогая, что случилось? – он обнял ее с таким отеческим теплом, что на глаза мисс Амелии навернулись слезы.

– Дядюшка… – прошептала она. – Все так неудачно сложилось…

Мистер Леннорман был джентльменом старой закалки и не мог позволить молодой женщине рыдать на пороге. Он отвел мисс Амелию в гостиную, придвинул кресло к камину и усадил ее, накинув ей на плечи плед.

Затем велел дворецкому сделать эгг-ног.

Дворецкий, ворчливый мистер Стаут, немедленно напомнил:

– Эгг-ног – зимний напиток, сэр! Позволю себе напомнить, что сейчас канун Литы!

– Стаут, я тебя не спрашивал, – махнул рукой мистер Леннорман. – Моей драгоценной племяннице плохо! Ей нужно горячее сладкое питье, и на всех Бриттских островах не изобрели еще ничего лучше эгг-нога для таких тоскливых ночей!

Мистер Стаут проворчал что-то себе под нос и, подволакивая ногу, отправился на кухню. Он служил у Леннормана почти всю жизнь и был слепо предан ему, за что хозяин воздавал ему не только щедрым жалованьем, но и возможностью ворчать сколько душе угодно.

Словом, они были идеальным тандемом.

Мисс Амелию, как правило, их перепалки только веселили, но сейчас она находилась в таком смятении, что не могла даже выдавить из себя улыбку.

После того как чашка горячего дымящегося напитка оказалась у нее в руках, а мистер Леннорман сел в кресло напротив, потребовалось еще немного подождать, чтобы ее перестала бить нервная дрожь.

– Уж прости, дорогая, но сладостей у меня для тебя не припасено, – развел руками хозяин дома, улыбаясь. – Ну, расскажи своему дядюшке Джеффри, что такого страшного стряслось?

– Я… Ох, дядюшка, все кувырком!

И мисс Амелия, то и дело отпивая понемногу горячий эгг-ног, рассказала все без утайки – и о странной размолвке с мистером Миртом, и о матушкиной идее выдать ее замуж за фермера из Эйре, и о том, как весь Лунденбурх словно ополчился против дирижабля, и о том, что завтра уже день полета, а ничего будто бы и не готово, и, наконец, о том, что она сбежала из дома через окно.

Мистер Леннорман только головой качал, слушая ее.

– Да, Амелия, жизнь у тебя интересная, но непростая, – заключил он, дослушав ее сбивчивый монолог. – О Ребекке не беспокойся – я с ней поговорю. В конце концов, она моя сестра и с моим мнением все еще считается. В конце концов, ее тоже можно понять. Она потеряла мужа, и теперь его дочь идет по тем же тропам… Ею движут забота о тебе и страх, пусть они и принимают порой столь изощренные формы.

– Все лучше, чем жить фермерской женой где-то на окраине мира, – возмутилась мисс Амелия. – Да еще в Эйре! Там же дикари!

– Справедливости ради не большие дикари, чем вэлланы или каледонцы, – усмехнулся мистер Леннорман, который в глубине души, конечно, как любой бритт, был низкого мнения о соседях. – Но ты права, звучит ужасно.