Холочье. Чернобыльская сага

Я помню, как будто сама погода и природа остановили нас в Троекурове. Когда мы подъехали к этому селу, разразился невиданный дождь-ливень, не видно было ни зги, гремел гром, молнии освещали беспрерывные струи воды с неба. О том, чтобы ехать куда-то дальше, не могло быть и речи, мы опоздали искать укрытие. Мама положила всех детей под телеги, но и там не было спасения. Промокшие до нитки, мы только ждали конца непогоды, другого ничего нельзя было сделать. И вдруг я увидела, что к нам приближается какая-то фигура, из-за длинного плаща нельзя было определить, мужчина или женщина. Мама сначала испугалась, а когда услышала ласковый женский голос, обрадовалась и удивилась, что в такую погоду из-за чужих людей незнакомый человек может так беспокоиться. Женщина взяла кого-то из детей на руки, успокаивая, и повела под уздцы нашу лошадь, указывая дорогу. Я запомнила этот голос нашей провожатой в ненастье – он показался проявлением самого сердечного чувства. Ее звали Бабкина Александра, тетя Шура. У нее была семья: Ванятка, Васятка и Ниночка. Муж ее был на фронте. Без всяких сомнений и уговоров, как будто мы к ней и ехали такую длинную нашу дорогу и она ждала только нас, тетя Шура привела нас в свой дом. Я совсем не удивилась тому, что наши дети сразу перемешались и стали играть между собой без знакомства, как братья и сестры.

Рядом с тетей Шурой жила семья Москвичевых, совсем рядом. И вот эти две семьи, Бабкиных и Москвичевых, стали нам родными. Мы разместились в доме тети Шуры, но, казалось, жили на два дома, все вместе. У Москвичевых была большая семья, пятеро детей. Отец тоже воевал. В этой семье была девочка Шура Москвичева, моя ровесница, ставшая мне лучшей подругой, близким человеком на всю жизнь. Мы с ней сразу стали понимать друг друга без слов, как сестры, учились в одном классе, все время были вместе, и нас стали называть «неразлучный дуэт». Мы и сейчас с ней дружим и любим друг друга. Иногда я пересматриваю фотографии и вижу, что мы похожи. Может быть, из-за дружбы?

Учителя Троекуровской школы вначале приняли меня настороженно, но потом я ощутила на себе самую настоящую их любовь. Мои сочинения Иван Иванович зачитывал перед всем классом, Шура сидела рядом и гордилась мной, я сияла от счастья. В общем, я попала как полевой цветок в красивую клумбу. Вначале было неуютно, грустно, но вокруг были такие хорошие люди, что и горе войны отходило на расстояние, не пугало своей близостью. Наверное, это оттого, что мы уже многое видели, и немцев, и смерть, поэтому ощущение счастья сейчас стало для меня самым главным в окружающем мире.

Однажды произошло смешное событие, которое я тогда расценила как трагедию. Дом тети Шуры был небольшой. Вместе с нами в одной комнате разместилось десять человек. Трое спали на печи, я и шестилетний Ванечка валетом на столе, пятеро детей поменьше на кровати. Летом спали в сложенном из дикого камня чулане, а иногда и просто под окнами на телеге, если было тепло и недождливо. Но никто никогда не нарушал покой и сон детей беженки – так называли в селе мою маму. Мне кажется, я и сейчас чувствую это бережное к нам отношение. Так вот, я хотела рассказать о смешном. Учитель литературы Иван Иванович задал нам какое-то сложное сочинение, я написала его добросовестно, ниже пятерки я никогда не получала за сочинения и старалась всегда следовать этому правилу. Но на этот раз написанное вечером сочинение исчезло. Пропало, как пропавшая грамота. Что я могла сделать? Переписать его утром? Я не успела бы, конечно. Иван Иванович был строгим и справедливым учителем. Он поставил мне двойку. Странно, эта двойка вывела меня из себя. Я плакала целый день и не могла собраться с мыслями, чтобы написать сочинение заново. Вечером маленький сын хозяйки нашел остатки, а точнее, огрызки моего сочинения. Его съел теленок, которого тетя Шура от холода перевела из сарая в нашу комнату. В школе мой «адвокат», моя любимая подружка Шурочка встала на уроке и сказала: «Иван Иванович, сочинение Карпекиной съел теленок». Поднялся шум, смех. Шура стала все подробно объяснять, а я в слезах выбежала из класса. Наверное, Иван Иванович понял мое состояние, потому что потом, когда я сдала новое сочинение, исправил двойку на пятерку. А мои сочинения стали называть вкусными. Как много чистоты и красоты было в том времени! Конечно, я стала прятать подальше от теленка свои тетради и за восьмой класс получила Похвальную грамоту. Меня радовало, что я выполнила наказ папы, который, уходя на фронт, говорил мне, чтобы я как можно лучше училась и помогала маме. Как же мама не хотела принимать у меня эту помощь, беря всю работу на себя! На лошади она возила для всех женщин Троекурова и дрова, и сено. Наша корова поила молоком маленьких детей. Все помогали друг другу, даже лошадь и корова. Я помню и сейчас их печальные и умные глаза.