Холод. 98 лет спустя

Смотрю на огонь и начинаю кашлять от дыма, который темными клубами взмывает вверх и расходится по комнате. Отхожу на шаг от кровати, и улыбка безумия появляется на губах. Опускаю взгляд на подножие кровати — нож. Спасение, которое сбежало от меня. В комнате уже нечем дышать, огонь обуял всю кровать за считанные секунды. Вот только дым не дает насладиться зрелищем в полной мере.

— Идем! — кричит откуда-то взявшийся Лукас. Он вытаскивает меня из комнаты, пустая бутылка выпадает из рук и разбивается, но я не могу оторвать взгляд от горящей кровати. Когда-нибудь я так же спалю и её хозяина.

Наблюдаю, как служанки забегают в комнату и, наверное, тушат "случайно" возникший пожар. Я же оборачиваюсь к Лукасу и говорю:

— Мне нужно на воздух.

Он молча кивает, и мы выходим из дома. Я могу точно сказать, что сейчас я испытываю удовлетворение. Всю мою жизнь за меня решали, говорили, что делать и как поступать. И горящая кровать — это, по сути, первое моё действие, которое я довела до конца. Надеюсь, что не последние.

Мне больше не на кого рассчитывать и полагаться. У меня есть только я и больше никого.

До самого заката мы бесцельно ходили по улицам моего нового города. Я много думала. Слишком много. Первое, что я должна сделать, так это поговорить с дядей, он должен меня забрать. А если нет, то я сама найду выход. И начну это делать прямо с этого момента.

— Лукас?

— Да, миссис…

— Просто Амели. — я не хочу, чтобы он называл меня так. — Ты хорошо стреляешь?

— Да.

Останавливаюсь и оборачиваюсь к нему:

— Научи меня. — жду, что он откажет, но Лукас лишь бросает мимолетный взгляд на рассечённую губу и молча кивает. Удивительно, но снаружи по мне и не скажешь, что со мной что-то не так. Единственное внешнее свидетельство вчерашней ночи — небольшая трещина на нижней губе. На лице не осталось ни одного синяка или ссадины, хотя чувствую, как под кожей болит щека и подбородок.

Бросаю взгляд на небо. Оно темное, но звезды отчетливо видны.

— Начнем завтра на рассвете. — говорю ему я, разворачиваюсь и иду в сторону дома.

Ночь полностью вступила в свои права, я немного замерзла и тут же вспомнила огонь в комнате. Это снова вызывает у меня ухмылку.

Вхожу в спальню, прикрываю за собой дверь и вижу новую кровать. Вокруг всё чисто, но запах гари никуда не делся. Ножа нет.

Боа, нет и это отлично. Нащупываю в кармане ключ и достаю его, почему-то я знаю, что он от той странной двери. Подхожу к ней и вставляю ключ в скважину. Поворот, второй. Щелчок. Поворачиваю ручку и на выдохе распахиваю дверь.

Боа, больной ублюдок. Осматриваю небольшую светлую комнату, в которой есть всё для рисования. Мольберты, куча карандашей, бумаги и краски. Вхожу внутрь и прохожу мимо всего этого, но не могу даже прикоснуться.

Он знает, что я люблю рисовать, и подготовил эту комнату заранее, ударял меня по лицу, насиловал, танцевал со мной, защищал в лесу. Что он за человек? Не хочу думать о нем и принимать его подарки. Подхожу к выходу, нажимаю на выключатель, и комната погружается во мрак.

Покидаю это место, запираю дверь, подхожу к окну, открываю его и выкидываю ключ прочь. Думала, что от этого мне станет немного легче, но не стало. Выхожу из комнаты и спрашиваю у Лукаса:

— Ты знаешь где мой супруг?

— Его не будет в городе неделю.

Пожалуй, это лучшая новость в моей жизни.

— Спокойной ночи, Лукас.

— Спокойной ночи, Амели.

Возвращаюсь к себе, запираюсь, включаю ночник, который дежурит у входа, в одежде забираюсь на кровать и спустя пару часов проваливаюсь в беспокойный сон.

19. Зерна нет

Амели.

В течении недели, пока моего супруга не было в городе, я смогла выдохнуть спокойно (если это можно так назвать, я по-прежнему вздрагиваю от каждого шороха или постороннего звука). Темное время суток стало для меня своего рода маленьким адом, все семь ночей я просыпалась с криками, либо в слезах. Сразу же уходила в душ и стояла под горячей водой, пыталась смыть с себя то, что невозможно смыть. Долго приходила в себя, успокаивалась и возвращалась в комнату, садилась и рисовала всё, что взбредет в голову. Людей из города, которых видела в течении дня, дома, деревья, но всё это неизменно заканчивалось рисунком с изображением голубоглазого блондина, который изменил моё представление о людях и Морах.