Холода в Занзибаре

К тусовкам костюмно-чиновной сволочи я привык, джинсы и свитер, что были на мне, не напрягали, а Вера зажалась – женские наряды сразили ее наповал, – за вечер не произнесла ни слова. Первую попытку уйти мы сделали, когда Гудок снял пиджак и галстук. Но он обошел стол, положил руку на мое плечо, заглянул в глаза: ты мне друг или полено? Вернулся на свое место и сразу обратился к соседу в очках, озадаченно поймавших блик от люстры: вот скажи, ты полный чайник на хую удержать сможешь? Сосед поперхнулся. А мы, он ткнул пальцем в мою сторону, из тех краев, где такие люди еще водятся.

Вторую попытку сбежать мы сделали, когда началось караоке. Фальшивого пения я не выношу. Останься, Слав, попросила Наташа, красавица в «маленьком черном платье», в начале вечера представленная как «боевая соратница». Останься, Толстый, крикнул через стол Гудок и поразил незнакомым словом: у меня для тебя реприманд!

Когда все гости рассосались и пожилая восточная женщина, опустив глаза, убирала со стола, Гудок, покачиваясь, вышел. Вернулся с сияющим лицом и с баяном в руках: по заявке нашего слушателя Георгия Ивановича Перегудова исполняется песня «Там, где клен шумит». Слушайте, Георгий Иванович, вашу любимую песню!

Пока я играл, Гудок уснул, сидя на стуле.

Дружба восстала из пепла.

За плечами у Гудка остались две жены и то ли двое, то ли трое детей. Жил он на широкую ногу, но обходился без плебейской демонстрации богатства, которой обыкновенно отличаются чиновники его уровня. Помогал охотно. Возможностями не хвастал, но я знал, если понадобится, положит в больницу по квоте, пристроит племянника на телевидение, выбьет место на старом кладбище. Я думаю, что стремление устроить мир вокруг себя в ладу и гармонии было зашито в его ДНК.

По субботам мы напивались в его огромной квартире.

Брать можно только тогда, когда дают от чистого сердца, поучал меня Гудок. Но сначала, Толстый, надрачись давать. Искренне! С уважением к тому, кто берет. Наташа села ко мне на колени, забралась пятерней в мои волосы на затылке: знаешь, почему Жорка тебя так любит? Почему? – спросил я, покрываясь блудливыми мурашками. Только с тобой и расслабляется. У нас на службе – такой гадюшник! Клубок змей! В тот вечер после песен под баян у нас случился «тройничок». Когда я оказался в «соратнице», Гудок показал из-за ее спины большой палец.

Осенью Гудок улетел в Сочи на курсы госаппарата. Туда же, в Сочи, перед отъездом в Израиль отправилась в ностальгический вояж на берег детства Инна – ее муж остался в Москве паковать вещи. В Сочи все и случилось – любовь-морковь и прочие реприманды. Пикантность роману придавало то, что происходил он в присутствии Ксюши – двенадцатилетней дочери Инны. Задержка месячных у новой любовницы обнаружилась в Москве, буквально накануне ее отлета на историческую родину мужа.

«Соратница» Гудка Наташа получила стремительную отставку – позвонила ночью в слезах. Чтобы не разбудить Веру, прикрыл трубку рукой и ушел на кухню.

Как-то сразу, без промежуточных стадий Гудок превратился в холостяка с низким тестостероном: после работы валился с банкой пива на диван, тупо переключал каналы, обозревая новости. Охотник, не упускавший случая поразить цель с первого выстрела, вдруг сделался вегетарианцем. Из былых развлечений – разве что порнушка: под нее ему хорошо засыпалось.

Его жизнь теперь состояла из работы, ожидания мейлов и звонков. На выходные он отправлялся в Серебряные пруды, в гости к Александре Ивановне, будущей, как он надеялся, теще, и пил чай с вареньем. А вскоре сорвался в Израиль. Снял на неделю номер с видом на пустыню. Встреча любовников состоялась, но без подробностей – Гудок дверь в спальню целомудренно закрыл.

Весной, получив все-таки развод, Инна вернулась в Москву – на сносях. В самолете у нее отекли ноги. Казалось, что ее огромный живот отстает от поворотов тела. Она изобразила приветливую улыбку, но в медленных глазах я успел перехватить промельк раздражения – мое лицо было не из тех, что ей хотелось бы увидеть на родине в первую очередь. Зато ее дочь Ксюша оказалась общительной красоткой без комплексов: полезла в мой кофр с фотоаппаратурой, сказала, что мечтает стать фотохудожником, предложила перейти на «ты», потому что в иврите никаких «вы» нет. Я согласился.

К возвращению Инны Гудок позаботился о каждой мелочи – в спальне появились детская кроватка под кружевным балдахином, пеленальный стол, комод с ящиками, забитыми ползунками, пеленками и прочим тряпьем. Он даже купил специальную камеру – видеоняню.

Для Ксюши Жорка приготовил отдельную комнату с письменным столом и репродукциями Мане и Сезанна на стенах.

Через неделю он отвез Инну в свой блатной роддом.

В родах что-то пошло не так, началось кровотечение. На операции остановилось сердце. С перепугу доктора выпотрошили у Инны все ее женские внутренности. Утыканная трубками, она провалялась в больнице больше месяца.