Холода в Занзибаре

На земле, скрестив по-турецки ноги, сидел седой старик в очках и разгадывал кроссворд. На его макушке зияла круглая загорелая лысина величиной с детскую ладошку. Перед ним на листе картона лежали старые, никому не нужные советские книги. Но старик, как оказалось, торговал и самопальным красным вином – на пробу он налил половину пластмассового стаканчика, явно побывавшего в употреблении.

Каждый день вино в баллонах из-под колы доставляла в номер глухонемая, с рюкзачком на спине, серьезная девочка с профилем зайца – верхние резцы приминали сочную губу, оставляя на ней вмятины.

Его жена была словесником, он в той же школе преподавал математику. А семь лет назад ушел на вольные хлеба.

Сначала его заметили в журналах, похвалили первую книжку, спустя несколько лет – вторую. Театр в Омске поставил его пьесу. Писал он мало, но ловко, и был уверен, что умеет делать то, чего не умеют другие. Когда один критик обнаружил в его опусах «хищный нос Бунина» и «блик чеховского пенсне», а другой «высокомерную поступь набоковской фразы», писатель принял это как должное, пропустив иронию мимо ушей.

Маленькая слава, потешив честолюбие, других дивидендов не принесла. Гонорары быстро скукожились, поездка на метро в редакционную кассу стала нерентабельной. Издатели предлагали поискать для новой книги спонсора. Он пытался написать детектив, но из этого ничего не вышло – раскрыть преступление не удалось.

Чем больше писатель погружался в неудачу, тем сильней волновало его белое пятно в прошлом. Прошлое для него было то же, что кирпичи для строителя. Если тогда, больше десяти лет назад, жена все-таки ему изменила – прошлое было одно. Если нет – другое. Этот вопрос – было или не было – вдруг сделался осью всей жизни. Острая нежность к жене, питавшаяся воспоминаниями о том, что было «до», сменялась такой же острой ненавистью. Он потерял способность писать. Что, сюжеты кончились? – спросила жена. – Из нашей жизни ты уже все вынес, ничего не оставил, даже мои старые тапки. Посоветовала отключить больное воображение. Но воображение не отключалось. Господи, ты достал меня! – жена швырнула в него чашкой с недопитым кофе. И подала на развод. Дурак, сказала она, уже бывшая, когда заседание суда закончилось.

Он в спешке, задешево продал машину, на которой по ночам бомбил, и уехал на Кавказ. Льготную путевку для него достал брат в профсоюзе железнодорожников.

Писатель пил три дня. В очертаниях горы, вставленной в раму окна, было что-то женственное. По ее склону, поверх мелких кудряшек леса, на каменистую вершину карабкалась высоковольтная линия. Утром вершина становилась золотистой, днем серой, вечером – розовой.

А потом он побрился и выбрался на пляж.

Время было обеденное, обитатели пансионата стучали ложками в столовой. Ветер, загнав тучи за горы, уже угомонился, половина лежаков пустовала, серая галька раскалилась, прибой когти не выпускал – камушки не переворачивал. Смотреть на воду было больно. На лежаке, куда он не раздеваясь присел, наткнулся на объявление в оставленной кем-то газете: «Дочь Эроса и Венеры готова утонуть в объятьях состоятельного Аполлона». Поднял глаза от газеты и увидел женщину в красном бикини, точнее, ее узкую, с дробью позвонков спину, загорелую, с роскошными ямочками на крестце. Волосы, выгоревшие в рыжину, собранные в хвост, в движении едва заметно щекотали кожу. Уже выскользнув из тапок, стоя в мелком накате прибоя, женщина высоко подняла локти, свела острые лопатки, скрутила из волос на затылке улитку и пронзила ее невидимой заколкой.

Скоро одинокая головка чернела где-то далеко, где море уже набирало синеву. Она надолго скрывалась за длинной пологой волной и, когда сердце начинало сжимать тревогой, показывалась вновь.

Писатель почувствовал и облегчение и усталость, когда женщина вышла на берег, освободила точным движением руки волосы и поправила темные очки.

Он проводил ее взглядом на верхнюю границу пляжа, где в арках бетонной стены под железной дорогой располагались открытые душевые кабины, обрадовался, когда совсем рядом, всего в пяти метрах от него она расстелила на лежаке полотенце, когда деловито намазала сначала плечи, а потом и ноги кремом, когда достала из пакета книжку и пятками к морю улеглась на живот.

У каждого писателя есть своя точка «Джи», даже случайное прикосновение к которой мгновенно вызывает приятные последствия. И эйфория от правоты не напрасно прожитой жизни – из них далеко не самое главное. Все его существо в одну секунду затопило ярким, ослепительным, как атомный взрыв, животным восторгом – он впервые в жизни увидел, как кто-то чужой и незнакомый, в нарушение всех теорий вероятности, в двух тысячах километров от Москвы читает его, несколько лет назад изданную крохотным тиражом книжку.

Мягкую, уже потрепанную обложку «Прежде чем расстаться» он узнал в одно касание. Сердце понесло вскачь: объявить красному бикини, кто автор этой замечательной книги? Подождать, когда дочитает, чтобы услышать лучшие в мире слова? Броситься в номер за вином?

Судьба подкралась на цыпочках, горячо задышала в ухо.