Читаем Холода в Занзибаре полностью

Я покурю? – спросила она и, не дожидаясь ответа, открыла форточку. Влажный шум улицы наполнил комнату. Сегодня утром мы с Кирой были в консерватории, у нас, знаешь, детский абонемент. Давали Моцарта, первую часть Двадцать третьего концерта для фортепиано, Маленькую ночную серенаду, Рондо – у нас его почему-то называют Турецким маршем, что-то еще, в общем, все такое простое, для детей. В желтом потолочном свете фигура Вики на фоне окна казалась плоской, будто вырезанной из бумаги. На другой стороне улицы, пробиваясь сквозь отражение люстры, светилось кухонное окно шестого этажа. Игорь забыл, что Гоша заболел. Наверное, он вообще забыл, что у него есть сын. Потом мы пошли к метро, продолжала Вика. Я всегда с Кирой стараюсь вспомнить программу, ну, знаешь, имена композиторов, названия произведений. А он вдруг говорит: я больше не буду заниматься музыкой. Я спрашиваю: сыночек, почему? У тебя так хорошо получается! А он говорит: не буду. Я перестал слышать музыку. Тебя это пугает? – спросил Игорь. Да, сказала Вика, пугает, очень! Между прочим, он прошел прослушивание в ЦМШ, у него абсолютный слух, его туда брали, а я, наверное, плохая мать – возить каждый день в центр не решилась, а отдавать в интернат пожалела. Влад то дежурит, то на Кировской, ему не до сына, мама постоянно бастует. Если честно – себя пожалела, призналась Вика. Полежишь со мной? – предложил Игорь. Просто так? Хотя бы пять минут? В голосе Вики пробилась интимная хрипотца: разве что пять минут… Она раздавила в блюдце окурок. Игорь переместился к стене, освободив на диване место. Вика пристроила голову ко мне на грудь, и я обнаружил в ее волосах новый запах – домашний. Наверное, перед приходом ко мне она жарила котлеты. Он что-то чувствует, сказала Вика. Кто? – спросил Игорь, – Влад? Он то причем? Я тебе про Киру! Гоша отравился, вдруг вернувшись в реальность, сказал Игорь.

Вика подскочила с дивана. Звони, сказала она. Температура тридцать семь и восемь, сообщила Гуля. Пока больше не тошнило. Живот смотрела? – спросил Игорь. Он не дается! – в истерике выкрикнула Гуля. Ты лежи, а я подумаю, сказала Вика. Думала недолго – в 1-ой инфекционной работала ее однокурсница. Но записная книжка осталась в сумке. Через пятнадцать минут Вика позвонила из дома: договорилась. До утра положат в бокс с ребенком. Записывай телефон.

После звонка Вики Игорь оделся и направился в генеральский дом: у терапевтов чуть что – сразу отравление. Открыла Евгения Петровна – с траурным лицом. И колобком покатилась впереди по коридору. На ее голове под татарским платком топорщились бигуди. Фархат Имранович с голыми ногами, одетый в синий халат из плюша, вместо приветствия приподнял черные брови. Гоша лежал, отвернувшись к стене. Рядом с кроватью стоял таз. Гуля примостилась на краю кровати. Уснул, сказала она. Подняла на Игоря глаза: ты сколько съел пирожков? Один, ответил он. А Гошка? Два. Пригвоздила: ну еще бы, аттракцион невиданной отцовской щедрости – гуляй, рванина!

Гуля вздохнула и уступила место на Гошиной кровати. Когда Игорь присаживался, его сильно качнуло – чтобы не упасть, уперся рукой в стену. У Гоши в правой подвздошной области уже отчетливо определялся мышечной дефанс и положительный симптом Щеткина – Блюмберга.

К такси Игорь нес Гошу на руках. Через полчаса мы с Гулей сидели в приемном отделении «Дзержинки». Долго ждали результата анализа крови. Лейкоцитоз 14 000. Дежурный хирург подтвердил диагноз аппендицита. Доктор был нашим ровесником, быстро понял, что мы врачи, и терпеливо сносил Гулины расспросы. Когда Гошу прямо из приемника взяли в операционную, Гуля заплакала. В моей голове замелькали все осложнения, какие только могут быть – от разлитого перитонита до злокачественной гипертермии. Все будет хорошо? – промокая платком распухшие глаза, спросила Гуля. Молись, ответил Игорь.


Кофе у Беты сбежал. Не расстраивайся, сказал я. Пустяки, ответила Бета. Газ был уже завернут, но Бета по-прежнему стояла ко мне спиной – с красноречивой тщательностью вытирала плиту. Если в первом действии варят кофе, во втором он должен убежать, сказал я. Этим пародийным афоризмом меня одарила Вика, хотя, подозреваю, подцепила его она от Влада. Ну, что она? – спросил я, подмешав в голос краску равнодушия.

В рассказ Бета бросилась без разбега, как в воду с кромки бассейна. Точно не знаю, но выглядит хорошо. Такая же тоненькая, на каблучках, заведует в 67-й отделением – я там с пневмонией лежала, простудилась на похоронах. Господи, кого ж хоронили? Валю? Лену? Бета налила в чашки кофе. Ну неважно! Она узнала меня, обрадовалась. Живет в Черемушках. Развелась, замуж вроде бы больше не выходила. Или я что-то путаю?.. Подожди-подожди… Нет, думаю, мне неудобно было об этом спрашивать. У меня есть… ее новый… номер… Последнее слово, испуганно прикрыв рот ладошкой, Бета произнесла совсем тихо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Ад
Ад

Где же ангел-хранитель семьи Романовых, оберегавший их долгие годы от всяческих бед и несчастий? Все, что так тщательно выстраивалось годами, в одночасье рухнуло, как карточный домик. Ушли близкие люди, за сыном охотятся явные уголовники, и он скрывается неизвестно где, совсем чужой стала дочь. Горечь и отчаяние поселились в душах Родислава и Любы. Ложь, годами разъедавшая их семейный уклад, окончательно победила: они оказались на руинах собственной, казавшейся такой счастливой и гармоничной жизни. И никакие внешние — такие никчемные! — признаки успеха и благополучия не могут их утешить. Что они могут противопоставить жесткой и неприятной правде о самих себе? Опять какую-нибудь утешающую ложь? Но они больше не хотят и не могут прятаться от самих себя, продолжать своими руками превращать жизнь в настоящий ад. И все же вопреки всем внешним обстоятельствам они всегда любили друг друга, и неужели это не поможет им преодолеть любые, даже самые трагические испытания?

Александра Маринина

Современная русская и зарубежная проза