Читаем Холода в Занзибаре полностью

Игорь проснулся, когда на потолке уже нарисовалась тень оконной рамы. На полу лежал боксер – между глаз белая полоска. Услышав шевеление на диване, он поднял голову и насторожил уши. Рядом с ним валялся обрывок бинта, послуживший, видимо, поводком. Бета уже пришла с работы – в комнате у нее работал телевизор. Позвонил Вике: у меня новости, одна из них тебе точно понравится. Зайдешь?


На вешалке хватило места и моей куртке, и Бетиной шубе. На письменном столе в моей бывшей комнате стояла папаха из серого каракуля – одна.

Квартира пропиталась жизнеутверждающим съедобным запахом. Надю я нашел на кухне. Поверх траурного черного костюма на ней был надет красный передник.

Ее сестра была такой же толстой и так же плоскостопно, по-пингвиньи переваливалась. Кто из сестер старшая, а кто младшая, понять было невозможно. Надиной сестре я представился, по-видимому, во второй раз. А Генку-то хоть узнал? – спросила Надя, бросив взгляд на мужчину в милицейской форме с погонами майора. Разговаривая со мной, она проверяла готовность соуса – отхлебывала из ложки. В прошлый раз Генка, вероятно, был в гражданском – человека в форме я бы запомнил. В моей памяти он застрял вертлявым подростком, который беспрестанно шмыгал носом и что-то постоянно канючил. Надя похвасталась своим успехом: нача-а-альник, сказала она, растянув слово, как гармонь. Я решил не искать случая – наедине остаться все равно не выйдет – и достал деньги. Надя положила ложку, вытерла о передник руки, молча спрятала пачку долларов у себя на груди. Спросила: сколько тут? Полторы тысячи, сказал я (Бета советовала дать тысячу, но я решил не скаредничать). Надя удовлетворенно кивнула и, снимая передник, повернулась к сестре: ну что, Валюша, садимся?

Она села во главе стола, мы с Бетой – сразу за углом. Подняла рюмку, перечислила список богоугодных дел: с утра получили урну с прахом, подали в храме записочки. Валюша вот иконку купила – Спасителя, а я милостыню убогим раздала, с пустым кошельком осталась. Она перекрестилась, глядя на покрытую куском черного хлеба рюмку водки, к которой прислонилась иконка размером чуть больше спичечного коробка. Отдыхай, Лешенька, сказала она, хотел ты огня – так и быть, я свое слово сдержала, хоть и не по-христиански это. Ну, с богом, до дна! – и выпила рюмку.

Застолье стронулось с места. Берта Александровна, что же вы не накладываете? Уточка своя, только вчера забили, ешьте, на чистом зернышке рощена. Голос у Нади сочился елеем, уменьшительные суффиксы, надо полагать, приближали ее к Богу. Алексей Александрович так радовался, так радовался Валюшиным гостинчикам! То она из Боровска курочку привезет, то уточку. А когда и кролика! Чтоб с пустыми ручками приехала – вот не бывало такого! Кролей теперь не держим, вздохнула, не переставая жевать, Валюша. Сильно болеют, на одних прививках разоришься. Голос у нее был пониже и погрубее, чем у Нади. Леша кролика всегда сам готовил – мне не доверял, с гордостью раскрыла семейный секрет Надя. Игорек, селедочку под шубкой попробуй, вчера с Валюшей до ночи свеколку терли, вон, все пальцы красные. Лимоном не пробовала? – спросил седой старичок в полковничьем мундире. Василь Василич, а что – надо? – простодушно удивилась Надя. Потереть, и как рукой, сказал старичок, поерзал зубными протезами и, не дожидаясь тоста, опрокинул рюмку в рот. Дай-ка сюда лимончик, обратилась Надя к сестре. Завтра опять в Боровск к Валюше поедем, распространяя по комнате цитрусовый запах, поведала Надя. Батюшка велел в воскресенье прийти к исповеди. И радостно отчиталась: ой, помогает, Василь Василич! Завтра мы едем с тобой на дачу! – с нажимом сказал я. У меня, между прочим, горе, Игорек! Может, забыл? Глаза ее вдруг остановились, грудь начала вздыматься. Бросил отца и доволен?! Хоть сувенирчик какой захудалый – и то не прислал! А тебе известно, как мы тут жили?! Как я с баулами из Китая на перекладных добиралась?! Пока ты по Америкам прохлаждался?! Как на рынке в минус двадцать стояла, чтоб твоему отцу лекарства было на что купить?! Не могу, выкрикнула она, не могу! Батюшке слово дала! К исповеди подготовиться! Генка отгулы взял! Надя отшвырнула лимон и начала промокать бумажной салфеткой глаза и нос. У него родной отец в пепел превратился, а он зеленью откупается! Не выйдет! Вытащила из бюстгальтера деньги и швырнула мне в лицо. Купюры разлетелись над столом. Одна спланировала прямо передо мной – в селедку с луком и уксусом. Спасибо, Надя, все было очень вкусно – Бета поднялась из-за стола. Следом встал я.

Замок двери, как и в прошлый раз, прокручивался. Надя пришла на помощь, навалилась плечом на дверь, пощелкала собачкой. В понедельник приходи, сказала она, не поднимая глаз. С утра, затемно, чтоб за день обернуться.

Вот сучка! – сказала Бета уже у лифта и дотронулась до моей руки: не переживай, Игоряша, такие у нас люди. Добавила, словно извиняясь: уж какие есть.

Суббота оказалась ничем не занятой, и утром мы с Бетой отправились к ортопеду – на удачу. Если зубы не готовы, сказал я, так хоть прогуляемся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Ад
Ад

Где же ангел-хранитель семьи Романовых, оберегавший их долгие годы от всяческих бед и несчастий? Все, что так тщательно выстраивалось годами, в одночасье рухнуло, как карточный домик. Ушли близкие люди, за сыном охотятся явные уголовники, и он скрывается неизвестно где, совсем чужой стала дочь. Горечь и отчаяние поселились в душах Родислава и Любы. Ложь, годами разъедавшая их семейный уклад, окончательно победила: они оказались на руинах собственной, казавшейся такой счастливой и гармоничной жизни. И никакие внешние — такие никчемные! — признаки успеха и благополучия не могут их утешить. Что они могут противопоставить жесткой и неприятной правде о самих себе? Опять какую-нибудь утешающую ложь? Но они больше не хотят и не могут прятаться от самих себя, продолжать своими руками превращать жизнь в настоящий ад. И все же вопреки всем внешним обстоятельствам они всегда любили друг друга, и неужели это не поможет им преодолеть любые, даже самые трагические испытания?

Александра Маринина

Современная русская и зарубежная проза