Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

Вспомнили вчерашний праздник эсеров. Бунин заметил:

— Вот эти эсеры или монархисты, или кто угодно… Все уверяют, что их программа — это воля народа. А на самом деле, думают только о том, как в мутной водичке рыбку половить — прикрываясь демагогией, урвать как можно больше.

Расставаясь, договорились встретить «настоящий, русский новый год» у Толстых. 14 января Вера Николаевна записывала в дневник: «У Толстых вчера пировали весело. Сняты были двери между столовой и салоном, и получилась большая комната… Было решено встречать

Новый год в 10 часов, в час, когда в России полночь…

Вначале было довольно неоживленно, даже грустно. Все только усердно ели с сосредоточенным видом, как бывало в 18-м году в Москве весной… В 10 часов, подняв стаканы, мы выпили за всех близких, оставшихся в России. Потом… все немного повеселели. Но разожгло, «раскипятило и воспламенило» всех цыганское пение. Пела Шишкина-Афанасьева, которую теперь пропагандирует Аминад (Дон-Аминадо. — В. Л.), и чуть ли не все пустились в пляс. Даже Ян не удержался, несмотря на сердце, сделал несколько цыганских движений с таким выражением, что привел всех в восторг…»

Новый, 1921 год — и «по-басурмански», и «по-русски» — наступил. Бунин начинал его с тяжелым сердцем, предчувствовавшим беду. Увы! Предчувствия и на этот раз не обманули.

ГЛАВА IX

В марте 1921 года «потрясающая новость» дошла до Парижа: в Кронштадте вспыхнул антисоветский мятеж, который буржуазные газеты тут же назвали «восстанием за попранную свободу», «революцией, которая положит предел узурпаторам».

Биржа — самый чуткий барометр деловой жизни, тут же среагировала. Резко возросла котировка «русских ценных бумаг». «Николаевские» 100-рублевые купюры, «колокольчики», «думские» — все вновь пошло в ход, получило цену. Дальновидные спекулянты, скупавшие их за гроши в далекой Галиполии или у проходной завода Рено, куда безуспешно ходили беженцы устраиваться чернорабочими, на кронштадтской смуте и крови делали солидные барыши.

«Биржа прошла при очень нервном настроении… Под влиянием последних сообщений о кронштадтском восстании резко вырос интерес к русским ценностям. В частности, после продолжительного перерыва, котировались все государственные займы: 1893, 1894, 1914 года. Если еще пятого марта они ничего не значили, то теперь их стоимость подскочила до 20 франков и выше», — писали в те дни газеты.

Сообщалось: акции «Русская нефть» стоят 388 франков, Тер-Акопова — 251 и «Брянские» — 155 франков.

Газеты выходили с крупными заголовками: «Бомбардировка Петрограда с кронштадтских фортов», «Бои на льду», «Повстанцы наступают».

Пока лед Финского залива обагрялся кровью (мятеж организовали белогвардейцы, анархисты, меньшевики при деятельной поддержке иностранных империалистов), жизнь на берегах Сены шла своим чередом.

Земско-городской союз (одна из самых многочисленных эмигрантских организаций в Париже) принял решение «об оказании помощи восставшим». Решено было перевести сто тысяч (!) франков для закупки и отправки в Кронштадт необходимых продуктов.

Другие подобные организации не пожелали остаться в стороне от «правого дела». Франки лились рекой, даже трудно было понять, откуда вдруг взялись такие «златые горы». Еще накануне умирающие от голода безработные русские от этих организаций не могли получить грошей на кусок хлеба. В ответ на протянутые руки они слышали ответ: «Средств не имеем! Касса пуста».

К этим дням относятся регулярные записи Бунина в дневник. 7 марта он писал: «Газета удивила: «На помощь!» Бурцева, «Спешите!» А. Яблоновского («Хлеб в Кронштадте должен быть не позже вторника или среды!)…» Но как и кем может быть доставлено в Кронштадт продовольствие «не позже среды»? Похоже опять на чушь, на русскую легкомысленность…»

«8 марта. С волнением (опять!) схватился нынче за газеты. Но ничего нового. В «падение» Петербурга не верю. Кронштадт — может быть, Псков — тоже, но и только…

Вечером заседание в «Общем деле», — все по поводу образования «Русского комитета национального объединения». Как всегда, бестолочь, говорят, говорят…»

«Схватился за газеты!» Что в тот далекий день 8 марта 1921 года русский писатель мог прочитать в них?

«К свободе!…Мы не верили в то, что Россия может быть спасена иноземным вмешательством. Мы изверились и в том, что народ примет освобождение из рук тех, кому он боялся бы вверить свою судьбу на другой день по восстановлении порядка…»

«Германский посол в Финляндии…предлагает помочь снабжению Кронштадта продовольствием».

«Сегодня спецкор «Последних новостей» выезжает на место событий в Кронштадт».

«Торговый дом ювелирных изделий «Иосиф Маршак» из Киева по высоким расценкам покупает бриллианты, золото и платину. Контора в Париже открыта от 10 часов до 5 часов».

«На парижской бирже. На бирже в связи с событиями в Кронштадте наблюдается подъем акций русских промышленных предприятий и в появлении вновь оживленных оборотов с русскими государственными займами сделок с которыми на парижской бирже не было в течение продолжительного времени».