Холодное пламя жизни (сборник)

Вот за такие разговоры в свое время из христианского поселения были изгнаны несколько десятков людей. Но кто же знал, что они, безоружные, без запасных фильтров к противогазам и респираторам, выживут, и даже, поселившись в районе железнодорожного вокзала, создадут новую общину? Кто знал, что эта община потом разрастется так, что станет чуть ли не сильнее христиан? И что к безбожникам будут примыкать не только немногие выжившие, дошедшие до Курска по железнодорожным путям, но и некоторые разочаровавшиеся в вере христиане? Странно только одно – что эти безумцы сейчас снова пытаются спорить. К чему вообще задавать эти детские вопросы, ответы на которые известны с детства любому верующему? Но уже раскрыв рот, парень понял, что от него ждут вовсе не тех слов, которые он хочет произнести. Поэтому он ответил просто:

– Нет.

– Вот, видишь, – тепло, почти по-дружески улыбнувшись, произнес бородач, – а раз Бога нет, то к чему вся эта хурма, пацан? Раз мы сами устроили все это дерьмо, то нам и разгребать. И не нужны тут никакие сверхсущества. Надеяться и тебе, и мне, и малявкам вашим нужно только на себя! Верно говорю, мужики?

Подручные чужого командира дружно поддакнули. Разговор сбавил накал, поэтому бандиты уже не стояли столбами и не целились в Яниса всей толпой, а разбрелись по всему магазину. Один из них поднял с пола автомат юноши, другой взвалил на плечо пулемет Малыша, третий попытался снять с окровавленного трупа Левашова кобуру с пистолетом.

– А еще подствольники не хотели брать, – хмыкнул бандит. – А вы только гляньте на этого красавца. Душа так в рай понеслась, что разнесла в драбадан костяную клетку!

– Ну, я же вижу, малой, что зелен ты еще, – продолжал главный безбожник сквозь смех своих подчиненных. – Родился ты максимум за пару годков до Трындеца, так? А я вот за семнадцать. И давно понял, что жизнь-то на самом деле ни фига не такая, как эти крестопузые нам твердят. Еще до великой заварушки просек. А уж когда все в пыль разлетелось, так только полные лохи не прошаренными остались. Хотя я заметил, что пацан ты умный, но заставили тебя горбатиться на дядю в рясе. Ведь тебе самому вся эта лабуда нафиг не была нужна?

– Не-а, – замотал головой Ян.

– Во-о-от. Ну и скажи мне, разве станет добрый христианин проливать кровь чужую? Не станет. А вы вон сколько мужиков хороших положили. Ради не пойми чего. Мне бы тебя, малой, подвесить за твои собственные кишки прямо щас. Но я же вижу – ты только шестерка. А всему виной эти ваши святоши – старые хрычи, считающие вас за тупых свиней. Разве нет?

– Это так. Мне просто приказали пойти, и я пошел, – подтвердил юноша, видя широченную ухмылку на покрытом болячками лице. – Но, честно, сам бы я ни за что не полез к вам. Что я, дурак, что ли? Да будь моя воля, я бы выгнал самих святых отцов на прогулку в этот гребанный мороз, если им так охота эти побрякушки искать!

– Знаешь, а ты мне нравишься, братух, – произнес бородач, – и я реально тебя отпущу. Только дай нам икону, и мы тебя не трогаем. Слово настоящего человека!

У Яна похолодело внутри. Эта гнида издевается над ним, опускает Яна его же словами и действиями. Это никакое не проявление благородства, это казнь, самая настоящая и очень жестокая! Отдать им икону – значит потерять даже призрачный шанс на спасение детей. Самому отдать, чтобы быть полностью раздавленным морально. Но и не отдать нельзя. Если не пристрелят, то что-нибудь отрежут и оставят умирать в одиночестве. Как уже бывало с христианами не раз…

И тут в голове у Яна созрел план. Дикий, но дающий какую-никакую надежду.

– Хорошо, – ответил Ян. – Я отдам ее вам.

И направился к нужной груде с тряпьем, заметив, как Малыш еле-еле шевельнулся. Господи, он еще жив? Если так, то прости, пожалуйста, друг. Но иначе уже нельзя…

На свет появился завернутый в тряпицу прямоугольный предмет. Затем ветошь отлетела в сторону, и глазам людей предстала прекрасно сохранившаяся икона целителя Пантелеймона. Святой великомученик глядел на мир ясным, пронзительным взором. Казалось, он вот-вот оживет и скажет что-нибудь собравшимся в этом помещении…

– Ну и урод, – скривился один из бандитов, – получше нарисовать не могли, что ли?

– Кудряшки дебильные, – подхватил другой.

– А ну, тихо! – прорычал бородач, успокаивая заголосивших подопечных, – ставь ее на подоконник, пацан, и отойди. Живо!

Когда юноша выполнил просьбу, бородач заглянул своими черными маслянистыми глазками прямо ему в глаза и вполголоса, растягивая слова, произнес:

– Знаешь, все мы до Трындеца поклонялись всякой ерунде. Кто мазне всякой, кто мониторам или экранам, кто бумажкам хрустящим, кто цацкам, а кто крестам или там полумесяцам. Из-за этого мы забыли, что главное в жизни-то – люди! Люди, а не всякий хлам! И выжить человечество сможет, только если перестанет возводить этот хлам в культ! Нужно лечиться от этой хурмы, братух. Вот так.