Холодное пламя жизни (сборник)

Да, видать, слишком беспечно жили они все последние годы. Успокоились, забыли, что Великий Карачун в одночасье превратил окружающий мир по малости в недруга, а по большому счету – во врага. Перестало кладбище за монастырскими стенами требовать еженедельную дань, и все тут же решили: ага, теперь можно жить не тужить, словно и не было ничего. Только вот природа равновесие любит, и тогда уж, для полноты картины, хоть бы соседка соседке космы за гулящего мужика повыдергала… Или кто-нибудь в оппозицию нынешней власти подался, майдан устроил, «оранжевую» революцию местного разлива? А что нет? Если уж как прежде, то по полной, на всю катушку! Только какие тут космы, какой майдан? Про пьяную драку вообще только мечтать можно – спиртное тут под запретом. Все благостно до тошноты, словно и не люди – архангелы с херувимами. Тьфу!..

Хотя… Может, просто натерпелся народ, настрадался, вот и радуется спокойной жизни… Но не до такой же степени! Херувимы, говорите? Что до Макса, то он бы скорее поверил в тихий омут.

И Зверь только укрепил эту веру.

Он появился неожиданно. Зверя никто не видел. Не слышал его рычания или воя. Он был неуловим, неосязаем, но вот уже без малого месяц, как люди в монастыре жили в страхе: кто следующий? И когда?

Юрка пропал первым, Макс как раз тогда был на охоте. Лиза, жена, убитая горем, ничего толком сказать не могла, молчала и виновато смотрела на него красными от слез глазами. Хотя какой с нее спрос? Парню почти шестнадцать, жених, самостоятельный уже. Несколько дней его искали. И в монастыре, и за его стенами. Не нашли. Ни живого, ни мертвого. Макс за те дни осунулся, весь почернел. Несколько раз прошел он тем же путем, где пропал в тот вечер сын: пятьсот метров до птичника, устроенного на месте бывшей страусиной фермы, пятьсот – обратно. Дорога, по которой вот уже несколько лет без опаски ходили в любое время суток, и (совсем мышей ловить перестали!) даже поодиночке. Охотник облазил все окрестные развалюхи, все кусты, только что не нырял в реку у причала, где иногда баловалась ребятня. Ничего, да и след уже остыл…

Пристрастный допрос потенциальных свидетелей тоже ничего не дал: нет, к реке никто в тот день не ходил… нет, ничего странного не заметили… нет, ушли с фермы все вместе, засветло еще, но Юрок с полдороги вернулся, забыл типа что-то… Ночная охрана на птичнике показала, что никто, ни Юрка, ни еще кто-нибудь другой, в тот день обратно не возвращался…

А через четыре дня пропал Семочка, серьезный такой мужичок, шести лет от роду. Пропал вечером, перед самым закатом. Играл с такой же ребятней на заднем дворе. А вот домой не пришел. И опять никаких следов. И опять никто ничего не видел. И опять все по кругу. Допросы, осмотры, поиски. Усилили охрану на воротах, осмотрели все стены. Не помогло. Через неделю пропал еще ребенок. Потом еще… Четыре человека за неполный месяц, четыре ребенка от шести до шестнадцати лет.

В монастырский храмах денно и нощно молились за упокой новопреставленных, за избавление от напасти. В надвратном храме замироточила икона Богоматери, старожилы вспомнили, что последний раз она источала миро как раз перед самым Карачуном. О том, что дети могут быть и живы, ни у кого не возникло даже мысли. Реальность, от которой они все хотели отгородиться, напомнила о себе. Кроваво напомнила. Народ в монастыре тихо скатывался в панику…

Макс в официальном дознании не участвовал. Не то чтобы не доверял, просто тяжко было. Дома стало совсем невмоготу: горе не сплотило их с женой, напротив, развело по разным углам. Лиза или пропадала в церкви, или тихо плакала. Все попытки Макса как-то успокоить и подбодрить ее (сил не было на все это смотреть!) воспринимались почти враждебно. Он злился: да, Юрка единственный, да, возраст, второго не заведешь, но сама же не захотела рожать тогда, какой с него-то спрос, в чем вина?

В сверхъестественное Макс не верил. И двадцать лет в монастыре, и «прелести» профессии не сделали из него ярого богомольца. Бог, может, и есть, только вот на него надейся, а сам не плошай. Те «забавные» зверушки, что встречались ему в лесу, если и были порой исчадиями ада, то рукотворного, ничего общего с каноническим не имеющего. Прагматизм подсказывал ему, что в первую очередь надо искать не Зверя, а того, кому все это выгодно. Человека. Этим он и решил заняться. И… не нашел ничего лучшего, чем тоже, вслед за «высокой комиссией», осмотреть стены. Что он искал? Дыру? Так их отродясь тут не было, даже в худые времена. Подкоп? Глупее идеи придумать нельзя было. Но с чего-то надо же было начинать?..

А потом был пятый, единственный из всех, чье тело нашли. Им был взрослый, мужчина, отец одного из погибших малышей. Труп зацепился штаниной за балку у причала, речные обитатели еще не успели как следует им полакомиться, но все равно зрелище он являл собой ужаснейшее: голова держалась на одном лишь позвоночном столбе, все остальное было вырвано, выгрызено. И сделали это явно не местные рыбки-каннибалы. Недалеко от воды, у стены, нашли следы недавней борьбы и кровь.