Холодное пламя жизни (сборник)

«Интересно, а что же это за здание – местная администрация? Шибко дорохо-бохата. Частная клиника или бизнес-центр? Все может быть. Правда, откуда в селе на тыщу жителей с единственным предприятием, добывающим известку, такие излишества?»

Не все плитки были целые и чистые. Попадались с бурыми, едва затертыми пятнами, с почерневшими от набившейся грязи трещинами и швами-стыками. Вот только Басмач был вполне уверен, что это не грязь. Плитка перешла в красную, в потеках, ковровую дорожку. Бородач решил, что путь выбран верно, ведь каждый начальничек, едва поднявшийся выше уровня плинтуса, сразу же старается окружить себя какой-никакой роскошью, в соответствии со своими скудными представлениями об оной. Подтверждение не заставило себя ждать – стену украшала картина: свинорылые черти и римские легионеры сношались друг с другом, голая девка с рогами хлебала чего-то кровавое из чаши в форме черепа. Короче, сплошной Босх, объевшийся мухоморов.

Дверь в стене справа, обитая красным дерматином, скрипнув, отворилась. В коридор вышли двое – как Басмач догадался по рванине и клейму, рабы. Они тащили за ноги сплошной кровоподтек, когда-то бывший женщиной. Молодая? Пожалуй, меньше тридцати, и, судя по животу, рожавшая. Над ней издевались, прижигали, резали, кололи, душили и поджаривали. Живого места не было вообще!

Следом выплыл, утирая довольную, потную и красную, как из парилки, харю, сектант. Закрыв дверь на щеколду, он обернулся и заметил стоявшего Басмача.

– Что, брат, нравится? Моя работа, – горделиво выпятил вполне женскую грудь садист.

– Да-а, – протянул борода. – Чувствуется рука мастера. Не подскажешь, где я могу найти брата Иннокентия? Меня послал к нему келарь, а я недавно обращенный, не разбираюсь еще, что где.

– Ну, чего проще-то! – прошлепал губами сектант, крякнув и подтянув балахон на пузе. – Иди сейчас прямо, а потом направо. Вторая дверь.

Рабы к тому времени утащили труп к вестибюлю, до слуха донеслось гулкое и костяное.

Тук. Тук. Тук.

Они тащили ее за ноги, а голова отсчитывала каждым «тук» ступеньки, ведущие из основного коридора в холл, все три. Басмач давно понял, что постарел, так как стал сентиментальным. Труп? Подумаешь. Их было много в его прошлом, не меньше будет в будущем. Но труп замученной до смерти женщины не давал пройти мимо. Даже ради задания. Она могла оказаться так и не случившейся для него женой или ребенком, про которого не знал, – ведь святым Басмач не был. Трупы мужчин на войне – это нормально. Трупы женщин – нет.

Видать, что-то совсем нехорошее проявлялось на лице Басмача, раз хотевший было пройти мимо улыбавшийся сектант вдруг испуганно вскинул руки и прижался к стене. Обоюдоострый кинжал выпрыгнул из ножен сам, заняв место в правой руке.

Кинжалы, что исстари ковали на Кавказе, от маленького до почти сабельных размеров, делали широкими, обоюдоострыми, с плавно сужающимся к острию клинком и широким долом посредине. Рукоять тонкая и для непосвященного неудобная.

У любого иного ножа рукоять, как правило, в полный хват. У кинжала – лишь на три пальца. Зачем? Эти кинжалы не были рассчитаны, чтобы прорубать стальной латный панцирь. Кинжал – это жало, стилетто рассчитанный на умение фехтовальщика отбить вражеский выпад и найти заточенным острием брешь в кольчуге или просвет меж ламелей. Он всегда был колющим оружием и одновременно многофункциональным рабочим ножом. Рубящие сабли пришли с арабского Востока много позже.

Завидев сталь клинка, «монах» дернулся было заверещать, но жесткая пятерня тут же схватила его за челюсть. Басмач ударил острием в живот, вгоняя все сорок сантиметров в мочевой пузырь.

– Я очень надеюсь, суки, – цедил Басмач, глядя в полные ужаса глаза, – что, сдохнув, вы попадете именно к тому, кому поклоняетесь. – Медленно, чуть покручивая, он вытянул кинжал из раны и ударил выше, в живот, полный кишок. – А я буду о-очень способствовать вашей скорейшей с ним встрече.

Сектант, истекая кровью, сполз по стене. Тонко всхлипывая, он зажимал пухлыми ладошками рану на пузе. Басмач криво усмехнулся, скинул щеколду, подцепил сектанта за ногу и потащил по полу в комнату. А она оказалась именно тем, чем он и думал – пыточной. Дыба у стены, запах паленого мяса и волос, уйма инструмента – от ржавых садовых ножниц до противно никелированных, поблескивающих гранями хирургических молоточков, ланцетов, щипцов. В центре коптила еще горячая жаровня с вертелом человеческих размеров.

Басмач подтащил пытавшегося отползти сектанта к костру:

– Любишь боль, падла? Наслаждайся. Уплачено, – и швырнул его лицом в раскаленные угли, для верности наступив на затылок ногой.

Шипело, шкворчало и вопило недолго, ровно до того, как под грубой подошвой хрустнула шея. Комната явно пользовалась спросом, и сюда могли зайти и обнаружить труп. Басмач потянул мертвяка за ногу и, как мог, утрамбовал под шипастую «кровать» с кандалами для рук-ног и воротом с веревкой в изголовье. Выйдя из пыточной, он прикрыл дверь на щеколду, как было.