Холодное пламя жизни (сборник)

Басмач невозмутимо прошел мимо, но увиденное зацепило. Рабы – не такая уж невидаль в нынешнем мире, но столько страха плескалось в глазах… Он испытал жгучее желание лично, раз за разом, раскручивать рукоятку электрокатушки, наблюдая, как реактивные снаряды залповой системы утюжат этот сатанинский гадюшник в шахматном порядке.

Из раскрытых окон на первом этаже пятиэтажки слышался гомон, пение, тянуло густой вонью чего-то горящего и жирного, паленого мяса и свежей крови. Бубнящий голос читал какую-то тарабарщину. Двери подъездов украшали распятия, прибитые вниз головой. На мгновение задумавшись над бубнежом, с настойчивостью самореза виток за витком ввинчивающимся в уши, Басмач понял, что слышит знакомый текст, но читаемый задом наперед. Остро захотелось сплюнуть, но он сдержался и прибавил шагу.

– Постой, брат, – донеслось от последнего подъезда.

Басмач остановился, оглянулся через плечо: в черном провале подъезда стояли двое в балахонах с длинными бородами, подстриженными широким пробором до подбородка.

– Куда ты идешь, когда все здесь, на бдении!

Эти были при оружии. Говоривший держал АКСУ за цевье, второй же стоял полубоком, с чем-то охотничьим, висящим на плече стволами в пол. Стрелять из пистолета сейчас было неудобно и шумно, проще было бы сразу крикнуть: «Я не из ваших, убейте меня!»

Басмач, улыбаясь во все оставшиеся зубы, направился к сектантам. Те тоже поначалу засияли начищенными бляхами, но до того, что с ружьем, вроде стало доходить. Это заметно было по сползающей улыбке и особенно – по тянущейся к огнестрелу руке.

Подойдя максимально близко, Басмач сделал вид, что запнулся, и подался вперед, мол, ловите меня, братья, я падаю. Сектант с двустволкой, видно, не был уверен до конца в том, что пред ним чужак, потому стал ловить – и поймал.

Почти «упав» в руки сектантов, Басмач выхватил кинжал из ножен и полоснул левого по лицу. Наверняка не смертельно, но хватило, чтобы тот бросил автомат и схватился за рану. А правого, не останавливая руки, по инерции ударил торцом рукояти куда-то в нос.

Ших. Хрясь. А-а-а!

Разораться Басмач подранку не дал. Размозжив «охотнику» нос, обратным ходом пробил клинком горло сектанта с АКСУ, рванул на себя, вспарывая трахею и артерии, довернул и всадил острие под ключицу одновременно пытавшегося схватиться за расплющенный нос и взвести курки двустволки противника. Шумновато и грязно, но все получилось. Благо певшие ересь все так же ее пели, а по тропинке никто не шел.

Басмач оттащил трупы в подвал, вооружился «ксюхой», разжился парой магазинов на «5,45» и одной РГД, а поднявшись к подъезду, просто закрыл дверь. Задерживаться здесь становилось с каждой секундой все опаснее, ну не походил он на сатаниста, а уродовать бороду ни за что бы не стал.

Проржавевшая и едва читаемая табличка указателя гласила: «Управл…ая». Управляемая? Управительская? Да и номер – не то шесть, не то шестьдесят шесть. Но это было неважно, главное, по описанию дом подходил: малоэтажный, с очень уж ухоженным газоном и рукой без мизинца во всю стену. У входа была вкопана дыба, на которой висела рогатая кукла. Подойдя ближе, Басмач понял, что не кукла это вовсе, а кожа человека, снятая целиком, прокопченная до желтизны, набитая тряпьем, натянутая на остов и зашитая. Башка с бараньими рогами, стеклянные глаза, щучьи зубы и медвежьи когти на длинных пальцах.

Он проскочил порог, но пройти дальше не вышло из-за зарешеченного, подсвеченного изнутри окна – в будке-караулке у самого входа ютилась консьержка с бородой до пояса.

– Брат, куда?! По какому делу?

– Э-э, би-рат, – гнусаво тянул нараспев Басмач, – кури, бират, все-е на, бир-ат, – на узкую полку перед решеткой одна за другой посыпались самокрутки.

Курево, любое, – какой-никакой, а товар, и вообще, ресурс. А значит, эти сатанюги вряд ли получали его столько, сколько хотели, и, как минимум, нажраться в сопли им попросту никто не давал. Экономика должна быть экономной. Переключившийся с непонятного, но щедрого брата на курево сектант протянул руку сквозь окошко, сграбастав самокрутки.

Басмач дернул на себя жадную руку, впечатав консьержа носом в прутья. Кольнул для верности кинжалом меж прутьев – прямо в пульсировавшую на шее жилу. Выбил дверь в каморку, добил еще живого, корчившегося на мраморном полу сектанта, наскоро протер окошко от ярко-алых брызг и затушил лампу. Уходя, закрыл фанеркой окошко, прикрыл дверь и навесил замок.

– Все, перерыв на обед.

Широкий холл разделялся, уходя, как в старорусской сказке, налево, направо и прямо. Слева отчетливо тянуло едой – похоже, гороховым супом на копченостях. Справа коротенький коридор упирался в нишу, закручивался спиралью и уходил вниз, наверняка, в подвал, оттуда явно так сквозило сырой землей, мочой и болью. Слышался едва уловимый плач и гомон десятка голосов, повторявших какую-то галиматью про антрацитово-черное ледяное озеро, про вмерзший трон и семь карающих пастей.

Путь прямо выбирался как-то сам. Басмач осторожно шел по ровным квадратам мраморных плиток, наверняка привезенных с какой-нибудь Италии еще до Напасти.