Холодное пламя жизни (сборник)

Вперед, на улицы тогда…

Жора подскакивает к Камышеву и бьет его по лицу. Тот теряет сознание.

Жора (хватая Андрея под руку): Пойдем, Андрей, притих он, вроде!

Жора и Андрей идут к выходу на платформу. У самой двери им встречается Суханов.

Суханов: Андрей, не знал, что за беда…

Ты уж прости, не обижайся…

Андрей: Все понимаю, но пойду…

Суханов: Куда пойдешь?! Ты оставайся,

Охрану станции возьмешь,

Начальник будешь непомерный…

Андрей: Сергей, не нужно, не мое,

Пусть Жора будет сторож верный.

Чтец: Сказавши это, он ушел

Творить свое благое дело:

Нести и радость, и тепло,

И все, что уцелеть сумело…

Занавес закрывается, следуют бурные аплодисменты зрителей.

Сергей Семенов Палач

Шорох во тьме. Тихий, точно шелест пожухлого листа, тронутого легким дыханием ветра. Вскакиваю, словно ошпаренный. Вглядываюсь в стылую темень, обступившую меня. Не видно ни черта, будто мешок на голову напялили. И тишина. Задумчива, молчалива ночная тайга.

Костер прогорел, только головешки переливаются, слегка присыпанные золой. Холодно. Промозглая осенняя стужа заботливо обнимает меня, предательски пуская в тело тонкие коготки. Подкралась незаметно, пока я дремал, улучила мгновение.

«Уснул-таки!»

Снова прислушиваюсь. Тихо, как в склепе. Разве бывает осенью в лесу такая тишина? Невероятная, безбрежная. И кого можно бояться в мертвой радиоактивной тайге? Ответ один – некого. Но больной воспаленный мозг он почему-то не устраивает.

Короткий тревожный сон не принес облегчения. Нахожу на ощупь фонарик возле лежанки, щелкаю тумблером. Луч молниеносно разрезает мрак, выхватывая из сумрака большие лапы сосен, обступивших маленькую поляну, и чахлые молодые лиственницы подлеска. Скудный свет не всесилен, он способен лишь немного раздвинуть границы видимого пространства. Хоть какое-то спасение от темноты, сводящей с ума.

Сколько я спал? Скорее всего, не больше получаса. Непроизвольно смотрю в ту сторону, откуда пришел. Там осталось тело моего командира. Я старался уйти как можно дальше от проклятого места, бездумно брел по еле различимой лесной тропе вперед, прочь от своей последней жертвы. Вздрагивал от любого неясного звука, рожденного ночным лесом. Боялся каждого поворота тропинки, за которым меня ждала неизвестность, окутанная мраком. А потом навалился дикий ужас, и я побежал, не разбирая дороги, уже в полной темноте.

Странный звук внезапно будит ночное безмолвие – где-то в чаще тоскливо скрипит старое дерево. Вскакиваю, словно обезумевший, трясущимися руками хватаю автомат. Фонарь откатывается в сторону, на меня обрушивается мрак. Стою, не смея шелохнуться, глядя в ночь. Может ли так скрипеть дерево в безветренную погоду?

Как раз в той стороне, где остался Сапер.

Неспешно ползут минуты. Постепенно сердце успокаивается, дрожь проходит. Одергиваю себя. Хватит об этом думать. Стараюсь дышать глубже и ровнее. Потом медленно наклоняюсь за фонариком, еще раз обвожу лучом света поляну. Все по-прежнему: потухший костер, моя лежанка из стволов молодых сосенок, накрытая лапником, куча валежника в стороне. Ничего не изменилось за время моего короткого сна.

Здорово похолодало. Надо было соорудить нодью, но, заплутав и выдохшись после безумного спринта во мраке, даже не догадался. Все, на что меня хватило – набрать сухих веток и запалить небольшой костер на лесной поляне. Был уверен, что не усну. Да и как вообще можно заснуть после того, что произошло? Но, видимо, усталость взяла свое.

В свете фонаря вижу, как медленно кружатся в воздухе редкие снежинки. Первые вестницы недалекой зимы ложатся на холодную землю, исчезают бесследно, тая на угольках недавно умершего костра. Холод донимает – надо действовать, так недолго и замерзнуть. Быстро нахожу топор. Осторожно ощупывая лучом света пространство вокруг, немного отхожу от бивака, углубляясь в лес. Шарю взглядом по стволам деревьев в поисках подходящего «топлива» для нодьи.

Спящий лес молчалив, задумчив. Ночь тихая и безветренная – такие нечасто бывают осенью. После коротких поисков нахожу сухое дерево. Положив фонарь на гнилой ствол поваленной ели так, чтобы светил, куда мне нужно, оглядываю сухостоину и начинаю рубить. После каждого удара замираю и слушаю, как гулкое эхо умирает в глубинах молчаливой тайги. Несколько сильных ударов – и снова пауза. Чем дольше я внимаю ночному безмолвию, тем страшнее мне становится. В тишине рождаются неясные шорохи, шевелятся ночные тени, мерещатся какие-то проблески в вязкой темноте. Ночь кажется мне полной невидимых опасностей.

Нет, так можно свихнуться. Что угодно, но только не слушать сводящую с ума тишину. Не буду обращать внимания. Рубить эту проклятую сосну!