«Победили рабочие дружинники. Победила их солидарность, чувство локтя товарища. Молодежь была готова к отпору и потому не дрогнула, не отступила. Этот эпизод — лучшее доказательство тому, что у рабочих день ото дня крепнет чувство человеческого достоинства. Мало того, рабочие Волжских заводов уже не хотят больше собираться тайком. Они явочным порядком осуществляют священное право народной демократии на свободу слова, собраний».
Рабочий поселок в эти дни стал похож на военный лагерь. Но настроение грядущего большого праздника, внутренней раскрепощенности и сознание возможности рабочей победы не покидали людей.
Генеральный директор Волжских заводов, несмотря на присутствие казачьей сотни, усиленного штата полиции да еще подошедшей через несколько дней после казаков целой роты солдат, не решался полностью отклонить «Требования» Совета цеховых уполномоченных. И к этому были немаловажные причины.
Если бы только над Волгой! Надо всей Россией гремели раскаты невиданно большой грозы. Бастовали рабочие Лодзи, в Иваново-Вознесенске заговорили о Советах рабочих депутатов. Это было нечто совсем уже новое. Стачки перемежались повсеместно крестьянскими волнениями. А стачек было столь много и в губернском городе, и в уезде, а особенно на Волжских железоделательных заводах, что акционеры более и не говорили о локауте: сильно побаивались, что в такой всеобщей сумятице и в деревнях и на заводах можно остаться и вовсе без рабочих.
В те дни и произошел тот беспримерный по смелой, дерзостной отваге случай, о котором еще долго не мог вспоминать без внутренней дрожи не только уездный пристав — его прямая жертва, но и сам генеральный акционер-директор Притонских.
В один из ранневесенних, еще временами холодноватых дней уездный пристав Борщев, заложа руки за спину, ходил по своему просторному кабинету. Не очень веселое, скорее даже мрачное настроение обуревало его в тот день. Голубоглазая блондинка в столь привлекательном клетчатом костюмчике явно его надула, так и не прибыв в тот раз на задуманный пикник-междусобойчик. А теперь, пожалуйста, радуйтесь: филеры настойчиво начали доносить о подготовке первомайской массовки рабочими Волжских заводов, что входят в его уезд. И это куда ни шло, можно было бы еще как-то исправить. Однако какой пакостный сюрпризец ему преподнесли на днях при открытии нового собора на тех же Волжских заводах, да еще в присутствии его преосвященства губернского архиерея и самого генерального директора и главного акционера Притонских. Да и сам-то он, Борщев, черт побери, немалого чина и политического веса лицо в своем уезде, чтобы сносить такое. До сих пор переживая страшнейшую обиду за уязвление, личной чести, его высокородие и поныне, как бы стремясь подчеркнуть особо важность своей персоны, был в наглухо застегнутом на все крючки и пуговицы серо-голубом своем мундире. И мысли, невеселые, тревожные, очень неприятные мысли ни на минуту не покидали его.
«Шутка ли! — прохаживаясь по кабинету, тревожно вспоминая, думал пристав. — Не посчитались, хамы, ни с только что прошедшим праздником тысячного паровоза, ни с милостями акционеров, которые щедро одарили начальников цехов, старых мастеров и даже некоторых простых мастеровых ценными подарками и деньгами, ни с тем, что некоторые из них впервые были допущены на такую торжественную службу в новом соборе».
Просьба Совета цеховых уполномоченных, переданная через дирекцию заводов, была уважена. Ни один из полицейских чинов, кроме начальника заводской охранки, вовсе не был приглашен на торжественную церемонию. Полиция оставалась лишь на своих обычных постах в городе, а у собора не было даже полицейского наряда. И нате вам! Только-только началась торжественная литургия за упокой души бывших директоров-акционеров, как в зале поднялся страшный гул. Рабочие буквально утопили в своих вздорных выкриках, топоте (это в храме-то божьем!) дивный голос протоиерея, преосвященника Иеронима, что возгласил славные имена основателей заводов. А когда хор а капелла, усиленный специально приглашенными на эту службу хористами всероссийски известных Новгородского, Ростовского и Загорского соборов, необычайно звучно и проникновенно вступил вослед могучему голосу Иеронима преподобного, стройно затянув «Вечную память», из толпы начали кричать смутьяны.
— За что царь убивает рабочих? — усилились кощунственные выкрики.
— Долой царя!
Служба была сорвана. Архиерей покинул собор, протоиерей поперхнулся, а хор затих.