Холодные зори

И тогда произошло еще более кощунственное и непоправимое. Часть местных хористов снова начала «Вечную память», рабочие подхватили, а громовой голос из толпы (будь это сам Шаляпин, и тот, кажется, не сумел бы так внятно и громко, по всем канонам литургии, как этот худой, рябоватый, с длинными усищами мужик в простой косоворотке) возопил:

— Невинно убиенным Девятого января сего года перед лицом самого царя Николая Второго, малым детям и старикам, женщинам и их сыновьям, а тако же мужьям… вечная память!

— Вечная память! — вдруг вновь подхватили хористы, словно с ума посходили.

Пришлось Борщеву оставить храм, стремглав лететь за казаками, да поздно — все быстро убрались восвояси и проучить было некого.

Эти грустные воспоминания прервал адъютант, непривычно сбивчивым, тревожным тоном докладывая:

— Прилично одетый господин вот уже более получаса… порывается к самому… вашему превосходительству… утверждает, что по неотложному и весьма важному делу… он сам о том заявил мне…

— Имя, фамилия, звание? — прорычал пристав.

Адъютант козырнул, молодцевато развернулся налево кругом и молча выкатился из кабинета.

Но дверь неожиданно широко распахнулась, и на пороге кабинета возникла высокая внушительная фигура самого «прилично одетого» господина с подчеркнуто военной выправкой. За ним растерянно маячил явно чем-то смертельно напуганный адъютант пристава.

— Я не принимаю, — спокойно и холодно сказал входящему Борщев. — Нет времени… Обратитесь через адъютанта по инстанции…

Вошедший широко шагнул вперед и словно застыл. Он более не делал попытки ни продвинуться далее, ни даже заговорить. Вместе с тем и не проявил ни малейшего намерения покинуть кабинет.

Пристав сделал шаг к своему массивному столу, машинально расстегивая красивую матово-желтую кобуру револьвера.

— Вызвать дежурных! — властно крикнул пристав, не переставая следить за человеком, который столь легкомысленно посмел нарушить элементарный порядок в месте, столь опасном для любого, кто посмеет переступить неписаные суровые правила этого особого присутствия.

Но адъютант почему-то медлил и все еще находился в кабинете.

— Говорите, — обратился пристав к незваному пришельцу. Он расценил поведение адъютанта как опасение оставить и на секунду своего начальника один на один с этим субъектом и решил покончить сразу дело, выяснив поначалу хотя бы причины столь дерзкого и вместе с тем непонятного ему вторжения.

Вошедший по-прежнему молчал.

И тогда взгляд пристава упал на опущенную руку с явно зажатым в кулаке предметом. Это могла быть или граната-лимонка, или небольших размеров самодельная бомба. Приставу вдруг ясно послышалось, как тикает часовой механизм в этой стиснутой в ладони странной штуковине. Позади адъютанта замаячила еще одна фигура в штатском. Это был детина мощного сложения, внушительного роста и с недобрым, решительным взглядом широко открытых глаз. Пристав начал соображать теперь, почему так странно ведет себя адъютант и так вызывающе спокойно — этот человек, заранее и добровольно приговорив себя к смерти лишь ради одного разговора с ним, уездным приставом. К нему ведь, пожалуй, действительно дано не всякому смертному попадать по собственной воле.

Но он и сам был не из робких. «Не все еще потеряно! — подумал. — Преступнику вряд ли понадобилась бы такая длинная пауза, чтобы сразу расправиться со мною».

Он не спеша вынул из кобуры пистолет и положил его на стол. Сам отошел от него на расстояние вытянутой руки.

— Говорите, — еще раз так же холодно и спокойно обратился он к стоявшему террористу.

— Я пришел не убивать, а договориться по очень важному и неотложному делу.

— Кто вы?

— Я прошу личной аудиенции, без свидетелей.

— Я положил оружие, положите свое и вы, — ответил пристав.

— Хорошо, — согласился решительный незнакомец, — пусть мое оружие побудет в приемной. — При этих словах в кабинет, отстранив опешившего адъютанта, вошел здоровенный детина. Из рук в руки бомба была передана сообщнику, и тот вновь вышел в приемную, увлекая за собой адъютанта.

— По какому праву вы осмелились столь необычным образом явиться ко мне, милостивый государь, кто же все-таки вы? — не сдержался пристав от резкости и явного при этом любопытства.

И получил ответ:

— Права, господин высокий начальник, рабочие не вымаливают, а берут силой, не спрашивая разрешения властей и не принося им извинений. Я здесь по поручению штаба боевых рабочих дружин Волжских заводов. — Сочалов не спеша направился к столу пристава и без приглашения уселся в удобное кожаное кресло, что стояло рядом с широким столом уездного главковерха. Приставу ничего не оставалось, как сесть на свое место. Теперь пистолет оказался прямо перед ним. Его рука невольно легла на его холодную сталь.

— Напрасно играете с огоньком, ваше высокородие. В приемной дежурит куда как больший огонь. А выстрел ваш станет сигналом.

Пристав снял свою пухлую руку с пистолета.

— Говорите, — теперь уже в третий раз произнес он устало.