Холодные зори

Всякое пришлось повидать на своем коротком веку Васятке, и сейчас, будто освещенная молнией, в памяти вспыхнула одна из незабываемых картин трудного детства. Лесная заснеженная дорога. Путаясь в глубокой колее, в больших не по росту валенцах, пытался шестилетний карапуз перебраться на ее другую сторону. И вдруг из-за поворота выскакивает запряженная парой резвых гнедых коней кошева с кучером на покрытом красным ковром широком сиденье.

— Сто-о-о-о-ро-онись! — звучит в ушах. И сразу — удар, красные молнии, оранжевые огни в глазах, а потом огромная тяжесть навалилась, давит, корежит, терзает его щуплое тельце что-то чудовищно страшное.

— Сто-о-о-ро-нись! — еще раз слышит он. И затем — стылая тишина, а после белое пламя, знойный жар и такая слабость, что ни пальчиком, ни даже веками глаз не пошевелить.

«Сто-о-о-ро-нись!» — почему-то и сейчас звучит в ушах Василия грозный и страшный своим безразличием оклик возницы.

Молодой дружинник понимает, что впервые в жизни свалил и подмял под себя такого здоровяка. И он еще раз с силой ударил его. «Очухается, ишь какой боров!» — мелькнуло где-то в дальнем уголке мозга. А в ушах уже грозно и мстительно зазвучало: «Сто-о-о-ро-нись!»

Прихватив наган, Василий двинулся вслед за Кочуриным.

Когда подбежал к каменной школе, там уже было немало людей. Кочурин, красный от большого напряжения, один выволакивал на середину большака сани с дровами, с другими дровнями безуспешно возились ребятишки, но даже сдвинуть их с места мальчишкам никак не удавалось. Кочурин поспешил к ним на помощь. И тут Васек увидел отца. Константин Никанорович деловито ощупывал зубья ручной пилы. Рядом с ним, пьяно и добродушно ухмыляясь, стоял закадычный Марусин дружок Фирсан Баков, а его дочери Глафира и Олимпиада лопатами подгребали снег, чтобы снежным валом перегородить большак. Константин Никанорович передал было вторую ручку пилы Фирсану, деловито поплевал на свои ладони, но тут увидел Василия и заворчал:

— Куды тебя черти носят? Вишь, в дымину с утра Фирсанушка! Бери пилу — да почали.

Василия не надо было уговаривать. Схватив пилу, он приложил ее к самому низу ближайшего телеграфного столба.

— Ну и есть ты, Василий, тёпа тёпой. Чё зенки пялишь? Пилить надо высоко, столбушок пригодится для закрепления досками, — деловито поправил сына Адеркин. — И-э-эх, голова садовая! Знать, николи этих баррикадов и не видывал. Давай! — и отец, рванув пилу на себя, сразу сделал глубокий запил.

А рядом племяш Игнат Степанов, коренастый крепыш с лицом крестьянина, плотницким острым и тяжелым топором звонко подрубал другой телеграфный столб.

Почти одновременно оба столба рухнули вершинами на большак, взметнув фонтаны льдистой крупки.

— Папань, — смекнул-таки Васятка, — коли ты эти штуковины повидал, бери команду, указуй, куда что наваливать, — и чуть было все дело не испортил.

— Ты чё, ты чё! — заворчал отец. Лицо его налилось краской, глаза гневно засверкали. — Ишь, удумал, стервец. Али хошь меня в главные сицилисты записать? Не гожусь я в политики, пусть иные, головастые командуют.

Но тут раздался ружейный залп. Били со стороны ремесленного прямо сюда. По безоружной толпе возле школы стреляли казаки.

— Гады, растудыть твою в гребень, по детям и бабам! — хрипло выругался Константин Никанорович и закричал: — Мужики, быстро все остатние возы с дровами на энту улицу: надо допрежь всего от казаков заслониться, чтобы конями не потоптали.

Теперь народу еще поприбавилось. Мастер судоверфи, хозяин домика напротив школы Пантелей Романович Вавилин, в нагольном полушубке, валенцах и рукавицах, сутулясь и кряхтя, спешил от дома с огромной толстой жердиной. Используя ее как вагу, он помогал сначала сдвигать примерзшие за ночь дровни с места, а затем с ее помощью их опрокидывали полозьями к противнику, а дровами внутрь. Укрываясь за санями, ребятишки споро укладывали дрова снова в поленницы. Рядок заслона становился длинней, да и в промежутках меж санями дрова, сложенные в «кресты», от казацких пуль закрывали надежно.

Кочурин ушел в здание школы, где уже с утра хозяевал инженер Григорий Борман, начальник хозчасти стачкома. Там же был и начальник санитарной службы дружины Петр Ермов со старшей санитаркой Мариной Борисовой, и сестра доктора Корзанова, фельдшерица Вера Федоровна. Марина Борисова прибыла сюда со своими подружками по ее курсам — Наташей Вавилиной, Клавой Лаптевой, Катей Садниковой, Симой Кетовой, Фрузой, а те уговорили еще и учительниц школы, которые остались тут с десятком учеников и учениц.

Все, что творилось теперь возле школы и в ее стенах, не было никем предопределено заранее и не предусматривалось каким-либо планом. Каждый действовал на свой страх и риск. Заранее определены были лишь пункты сборов отрядов рабочей дружины. Они располагались в разных местах поселка: на Песках, в деревушке верстах в двух по большаку позади завода, в лесочке близ Волги, куда не раз хаживали на ближние митинги. Один из отрядов накапливался в тупике среди путаницы улочек, неподалеку от рабочей столовки.