Холодные зори

Слабость восставших состояла еще и в том, что большинство штабистов и командиров боевых отрядов — новички в военном деле и не имели какого-либо представления о порядке ведения вооруженной борьбы, о значении в этой схватке стратегии, об умелой военной тактике. Зато многие слышали о баррикадах. Был на памяти опыт парижских коммунаров. Большинство дружинников верило в единственную возможность — позиционную войну под прикрытием баррикад. К этой борьбе, казалось, все было подготовлено — какой-никакой и боезапас, и питание, и медикаменты. Баррикада представлялась боевикам неприступной крепостью. С ней связывали веру в успех борьбы, за ее хлипкими с военной точки зрения заслонами дружинники чувствовали себя, как за каменной стеной.

Здесь, думалось, можно будет дать достойный отпор до зубов вооруженному врагу. Здесь не страшна, казалось, ни пехота, ни даже казачья конница. На людях и смерть красна. Так и на баррикаде. Здесь и умереть можно было красиво в кругу друзей-единомышленников.

Романтика баррикадных боев вошла и в кровь и в мозг восставшего народа.

И штаб прислушивался к мнению, которым жило большинство.

А в губернском городе телеграфный зуммер выталкивал и выталкивал в Питер сигнал за сигналом. Губернатор испрашивал у министра внутренних дел более двух десятков тысяч рублей для организации особого отряда по борьбе с мятежниками на Волжских железоделательных заводах, сообщая о том, что этот район объявлен на положении усиленной охраны.

Между тем первая и не самая трудная ночь рабочей обороны подходила к концу. На баррикадах складывался свой неуютный, полный тревог и неожиданностей быт, смахивая на неспокойный быт воинского подразделения, осажденного в большой крепости.

На следующую ночь под прикрытием тьмы казачья сотня пыталась приступом взять главную баррикаду. Выгарцевав из Соборной улицы, сотня перестроилась широким фронтом во всю ширину Шоссейной. Далеко впереди конных казачьих цепей у обочины большака горячил высокого ладного скакуна лихой казачий офицер. Вот по его приказу казаки вскинули на изготовку новенькие карабины. Офицер взмахом сабли скомандовал: «Пли!» Первая цепь казаков дала дружный залп по баррикаде. И тут же положила коней. Снова махнул сабелькой молодой офицерик, и второй раз залп оглушил баррикаду. Третья цепь галопом пошла в промежутках меж второй и с ходу произвела свой грозный залп.

Офицер теперь гарцевал уже на самой середине шоссе, а за ним, сдерживая разгоряченных коней, продвигалась вперед казачья сотня.

Баррикада не отвечала: берегли патроны.

— Молодцы боевики, — отметил Сочалов, обернувшись к начштаба Матушеву, — это же истинно солдатская выдержка!

А у раскрытого окна, в школе, Ипатыч что-то нашептывал Ивану Федотову. Вдруг все пришло в действие. Иван Федотов — командир расчета — встал позади самодельного орудия и, подкручивая винты угломера, начал наводить напрямую.

Офицерик стоял в тридцати саженях от баррикады, неподалеку от линии проволочного ограждения, сзади в четыре цепи растянулась казачья сотня.

Заряжающий Михаил Крохин вложил в жерло пушчонки боевой снаряд. Третий номер, подносчик, старик сторож «электрички» Ипатыч, суетился у корзины со снарядами, готовясь передать следующий залповому. Федотов почти шепотом как бы выдохнул: «Огонь!» Затем на секунду затаил дыхание и плавно дернул спусковой конец.

Далеко за баррикадами над мостовой легонько взметнулось снежное облачко, где красиво гарцевал офицерик, и, неестественно взмахнув руками, он стал валиться на сторону с коня. А когда в ушах Сочалова и Матушева прозвучал несильный звук разрыва, над местом взрыва осталось лишь облачко мутного желтовато-белого пара. Когда все рассеялось, офицер лежал далеко в стороне от коня, около палисадника приземистого деревянного дома, казачий конь бился в предсмертных конвульсиях на снегу большака.

— Ур-р-р-ра! — прозвенел в морозном воздухе мальчишеский голос, а сюда, наверх, донесся одобрительный шумок с главной баррикады. Дрогнули казаки. Без команды развернули коней и беспорядочно, что называется унося ноги, аллюром три креста поскакали к своим казармам.

Расчет готовился к новому выстрелу.

Федотов наводил свое крохотное орудие на военную, крытую сверху глухим коробом таратайку, которая мчалась во весь опор к месту гибели казачьего есаула. Ее сопровождали два дюжих казачины. Они скакали, грозно размахивая своими плетками.

И вдруг, слегка побледнев, командир скомандовал: «Отставить!», конвульсивно при этом отдернув руку от спускового шнура.

Номерные не поняли командира. Не успел среагировать на этот неожиданный отказ от выгодного боя и Матушев. И только секундой позже увидел он, как из ближайшего дома выскочила русокосая невысокая девушка в белом фартуке с большим красным крестом на высокой груди. Она подбежала к офицеру, но тот был уже мертв.