Холодные зори

Прошло еще какое-то время. Оба стояли не шевелясь, да только Адеркину было понадежней, он видел верзилу, а тот не знал, где притаился его спаситель. Вечно продолжаться это не могло.

Мужик направился к дому и стал искать места, где можно было бы отогнуть проволоку и придвинуться хотя бы чуток туда, к каланче. Вот он натянул толстые канатные варежки, схватил провод и оторвал его вместе с толстенным железным костылем, вбитым в бревна. Еще рванул. И тут довольно яркий луч фонаря, видать работавшего на новых электрических батарейках, ударил в лицо мужику. Тот резко повернулся спиной, собираясь удрать.

— Стой, не то стреляю! — прозвучал голос откуда-то сверху баррикады.

Мужик стремительно бросился в темноту, но Адеркин подставил ногу, и загремел великан со всего маху на мостовую. Константин Никанорович навалился сверху и закричал сколько было сил:

— Давайте сюда, лазутчика держу!

Раздался выстрел, сбивший фуражку с Адеркина. Откуда-то сбоку бежали люди. Мужик рванулся что было сил, сбросил с себя Адеркина и, тяжело топая валенцами, подбитыми кожей, тяжело пыхтя, все-таки успел скрыться в боковой улочке.

Адеркина окружили.

— Кто такие, что здесь делаете? — выкрикивал молодой неведомый Адеркину парень, наводя на него пистолет.

— Баррикаду порушили, гады, — ответил ему другой, более густой мужской голос, показавшийся Константину Никаноровичу знакомым.

— Пашка, Хромов, это ты? — прокричал в темноте Константин Адеркин, так и не подняв рук под наведенным на него каким-то молодым пареньком пистолетом.

— Кто меня кличет? — отозвался Павел Хромов, командир боевого охранения.

— Константин Никаноров сын, — спокойно отвечал отец Василия.

— Адеркин? — уточнил Хромов.

— Он самый, — отозвался Константин Никанорович.

— Что вы здесь, батяня, с кем это вы были? — подошел к нему, протягивая руку, Павел.

— Кто стрелил? Стрелил кто, спрашиваю? — вдруг взвился Адеркин.

— Ну, я стрелял, — отозвался Хромов.

— По мне бил, салага! — не унимался Адеркин. — Вон, возьми поди фуражку, небось дырка там.

Подняли фуражку, сзади кусочек кантика был ровненько срезан, словно бритвой полоснули.

— А где же ваш приятель? — спросил парень. Он уже спрятал револьвер, но никак не мог взять в толк, зачем понадобилось знакомым их командира ломать баррикаду.

— Приятель, говоришь? Чистой воды лазутчик, хотел просочиться незамеченным, да не хитро тут у вас, ни черта не слышите. Мы тут с ним, почитай, минут десять гуторили, а потом он еще, гад ползучий, проволоку рвал. Да здоров больно. Когда побег, я ему подножку, да на него. Тут по мне вот Пашка и стрельнул, а тот верзила стряхнул меня с могутных своих плеч, словно былинку, и убег.

Так вот попал на баррикаду и старший Адеркин.

Над городом стояла сторожкая, напряженная тишина.

Партизанские действия дружинников имели в эту ночь малый успех.

С наступлением темноты, облачась в маскхалаты, группа Аметистова, за которой закрепилась кличка «два маленьких» — Меньшой (Александр Аметистов) и Иван Меньшов — вместе с Павлом Васильевым, облаченные в маскхалаты, незаметно пробрались вдоль стенки завода к палисаднику большого деревянного дома в девять окон по фасаду, увенчанному парадным купеческим крыльцом с тяжелым навесом. Здесь размещалась контора исправника Волжских заводов. Тускло теплилось оконце светелки, глубоко запрятанное под раскрыльями заснеженной железной крыши. Но отсвет подслеповатых и узких окон дома все-таки падал на палисадник. Закутанный в кожух, у входных дверей на крыльце подремывал полицейский. Пришлось проникнуть к дому только с его торцовой стороны. Четыре нижних окна внизу пугали темными проемами, а в верхних горел свет. Словно бы наползая на дом, темным призраком свисали над ним стылые корпуса Волжских заводов, отделенные от улочки тяжелой каменной стеной.

Полицейский на крыльце громко чихнул, пробормотал что-то, и крыльцо заскрипело под его ногами.