Холодные зори

Но только дворник ушел, Константин Никанорович подался к баррикадам. Его допросил один часовой, узнал, что сына ищет — Нюшка рожать собралась, передал другому. Так и добрался Никанорыч к начальству, попал к самому Антону Болотову. Ему-то он и передал точнехонько весь свой разговор с Епифаном. Выполнив свое дело, Константин Никанорович тем же порядком, от часового к часовому («нельзя ныне сыну домой, занят больно!»), подался домой.

Теперь во что бы ни стало надо было встретиться с Павлом Александровичем Хорошевым. В завод можно проникнуть только с его благоволения. Но Хорошева не было дома. К заводу ближе чем на выстрел вообще никого не подпускали. Оставалось одно: ждать, когда верный пес господ акционеров вернется домой. Хорошева он все-таки дождался, но тут дело его не выгорело:

— Не могу, поверьте мне, любезнейший Константин Никанорович, просто не имею власти. Вот кончится забастовка, приходите, зла на вас не держу, что-нибудь придумаем, лично вам помогу с работой.

Оставалось идти спать. Но эта ночь не была похожа на прошедшую. Бьют тяжелые пулеметы, то там, вдалеке, то где-то совсем близко раздаются выстрелы залпами, залпами, затем одиночный, еще один… Под такую музыку не уснешь. Оделся Константин Никанорович, прихватил ломик, лопату, пару булыжин сунул в карманы штанов и подался на подмогу сыну к баррикадам.

Сделав солидный крюк вокруг главной баррикады, Константин Никанорович вышел к пожарной каланче. Теперь пробирался во тьме кромешной вдоль забора, пытаясь проскользнуть к угловому дому, но чуть было не упал, наткнувшись на колючую проволоку. Адеркин-старший знал, что каланчу будут отбивать у пожарников, поэтому и стремился сюда, чтобы стать полезным, все-таки он не лыком шит: сколь годов отдал военной службе, пусть морской, но опять же военной.

Кто-то еще шебаршил у баррикады, видно, крепенько зацепился за проволочные колючки. Адеркин двинулся на этот шумок. Сразу все стихло. «Видать, притаился, шельмец», — с неприязнью подумал Адеркин, а его рука наткнулась на человека не то в кожухе, не то в брезентовой робе.

— Тише ты, — зашипел на Адеркина неизвестный, — помоги малость, в колючку прямо по грудки влез, валенцы, язви ее в корень, чуть не все изодрал, ан не пущат, полами кожушка сильно с изнанки шерстью, видать, заклещинился — ни взад, ни вперед.

— Ты кто будешь-то? — спросил Адеркин.

— Кто-кто, ну, человек буду, не лошадь…

— Знамо, человек, коли бухтишь да бадражишь[6], чума тя задери, — обозлился Адеркин.

— А ты кто есть таков, чтобы с меня следствие сымать?

— Дак ты поначалу с крючков сымись, а не зуди чё ни попадя.

— О том и я прошу, подмогни маленько.

Скор был на вспышку Константин Никанорович, да быстро отходчив. Подумал: «И впрямь, чё я на мужика взъелся, сам в потемках блуждаю, не ровен час, так-то вот въеду в колючку, не то в яму каку загремлю ненароком». И стал Константин помогать бедолаге. Мужик оказался здоровенный. Пока отдирал колючки вместе с шерстью кожушка, затем помогал по одной ноге выдергивать из огромнейших валяных сапог, чтоб ловчее было высвободить валенцы из полона впившегося снизу и с боков десятка разной величины ржавых крючков и штырей, Константин Никанорович ажно взмок весь под тяжестью разлапистых ручищ мужика, опиравшегося на его щупловатые спину и плечи.

— Ты с баррикады, что ль? — спросил мужик Адеркина, выдирая меховой малахай, зацепившийся за колючку уже теперь, когда сам мужик высвободился от проволоки ограждения.

— А ты на баррикады? — вопросом на вопрос ответил Адеркин.

— С тобой, брат, не сговоришь, — миролюбиво просипел мужичина.

— А с тобой и вовсе в оверкиль сыграешь, — по-моряцки сострил Адеркин.

— Пароль ноне какой? — напрямки пошел мужик.

— Тебя петух в задницу не клевал? — не то в насмешку, не то серьезно, передавая условный текст баррикадников, ответил Адеркин.

— А отзыв? — сомневаясь в искренности Адеркина, но и малейшего вида в том не подавая, снова спросил незнакомец.

— Отзыв, говоришь? А отзыв, браток, простой: «Обязательно клюнет, да так, что и лаптей боле не сплетешь». После этих слов берут тебя за белы руки, ведут к главному, а у того, вишь, и чарочка на столе для сугреву. Только это я слышал на той баррикаде, что к узкой улочке выходит, а здесь, может, какой иной отзыв. Но пароль, паря, на всю ночь и для всех один.

— Давай, шумни пароль, служивый, — разглядел-таки мужик на Адеркине морскую фуражку.

— А мне вроде бы и ни к чему туда, я в обратную сторону шел, да вот заблукался тут да с тобой, шалопутным, встрелся.

— Лазутчик ты, служивый, значится, с баррикады до казаков? — попытал еще раз Адеркина мужик.

— А ты откеля? С того берегу на наш правишь да шлюп-от течь дал, пузыри пускаешь?

— Чё ты мне лясы точишь? А ну отвечай, кто есть ты и зачем нощью аки тать блукаешь? — грозно засипел мужик, а сам шагнул к Адеркину да хвать было его, но верткий и от роду шустрый Константин Никанорович ужом шмыгнул меж лапищ да и затаился в теми за выступом дома.