Холодные зори

«И впрямь, знать, не люба Пашке сестрина дочь, если монашескую долю девчонке уготовила, — решил дед Силантий. — Надо выручать внучку из беды».

И вот дядя Митяй, которому случилось быть в городе со своим Серком, вез неторопко Маринку к новому месту. С будущей Маринкиной хозяйкой все было заранее сговорено.

— Большая ты у нас девка стала, самостоятельная, — сказал Маринке в пути дядя Митяй. — Будешь отныне жить у портнихи: есть у тебя способность к швейному ремеслу, говорит тетя Паша. Поживешь в людях, делу научишься, а монастырь от тебя не уйдет, коли захочешь, портниху туда скорее примут.

Пожелал дядя Митяй Маринке успехов в ученье, передал туесок меда — гостинец от дедушки с бабушкой — да материи белой аршина три на простынку и наволочку от себя и тети Фроси, распрощался с ней и ее будущей хозяйкой и уехал к себе в Спиридонки.

Портниха слыла известной мастерицей, и заказы к ней поступали из многих богатых домов не только с ее улицы, но и с заречья, где селятся очень богатые люди, а сама улица носит старинное название — Замковая. Это не близко отсюда, с Присмушок, расположенных а северной окраинной части города, отгороженных от центра широкой рекой и оврагами.

Хозяйка, пани Снизовска, — женщина худощавая, юркая, неопределенного возраста. О ее летах судить можно было разве что по ее старшим детям. С ними Маринка больших забот не знала. Но нянчить ее четырехмесячного Михасика ей пришлось с самого первого дня. И здесь она осталась такой же чужой, униженной и бесправной, как и у родной тетки. Каждодневный изнурительный домашний труд прачки, поломойки, кухарки и няньки вновь заполнил ее беспросветную жизнь без ласки и радости, вдали от родных.

«Что теперь делает братик? Почему он меня не разыскивает и не берет к себе?»

Но ни писать, ни читать она не умела. И ничего не знала о том, что люди друг с другом могут разговаривать письмами по почте. А у людей, среди которых она жила, было много своих забот о куске хлеба, о доме и детях. Где что можно подешевле купить, а потом перепродать на копейку-другую дороже — это им было близко. Об этом и говорили они охотно и слушали с интересом. Никому и в голову не приходило, что у девочки, отданной в ученье к портнихе, есть брат.

Пани Снизовска часто завидовала узгорцам — тем, кто селился на взгорье, окаймленном широкой, по веснам шумливой рекой и более узкими речками, ее притоками, а с их заречной стороны — еще и глубокими оврагами. И рынок там, по ее словам, богаче, и цены не выше, а сторговать было куда легче, нежели здесь, где селилось много народу и каждый норовил покупать самое дешевое. Особенно ее не устраивала дальность толкучки от этих окраинных мест уездного города. Было бы это рядом, глядишь, чаще можно бы доставать за полцены спорки, которые в умелых руках мастерицы превращались в новенькие, «с иголочки», верхние вещи — поневы, бурнусы, кафтаны, поддевы. А уж о том, что на толкучке по случаю можно дешевле достать сколько надо стекляруса и бисеру и из-под полы льняного полотна, которое тайно умелые люди проносили с ткацкой фабрики, недавно построенной бельгийским акционерным обществом, и говорить не приходится.

Конечно, спроси Маринка прямо у хозяйки, как ей разыскать отца и брата, может быть, пани Снизовска что-нибудь и придумала бы.

Но Маринка ни о чем таком никогда у нее не спрашивала. Мечта о встрече с братом слилась у нее с мечтой о дальнем путешествии.

На подходах к городу строилась чугунка, а напротив того места, где впадают в главную реку два притока, стояла пристань, куда подходили пароходы. И Маринке теперь было ясно, что пешком, да с ее ногами не добраться ей до Москвы. Вот если бы пароходом или по чугунке? Но такое доступно разве только самостоятельным людям. Может быть, и не очень богатым, но таким, как пани Снизовска. Она все может. Сошьет выгодно побольше одежки, вот и капитал: кати куда хочешь.

Пани Снизовска мастерица на всю округу.

«Проше, пани», «дзенкую, пани» — только и слышит Маринка, добрые, любезные слова, обращенные к хозяйке ее заказчиками.

И Маринка решила, что единственная ее дорога к такому же завидному положению среди людей — это умельство. Надо хорошо научиться шить, чтобы самые богатые заказчики, даже с Замковой улицы, шли с просьбами только к ней. Подружиться с ними, глядишь, можно стать и компаньонкой прославленной портнихи. Возвращаться она не будет. У нее нигде теперь нет родного гнезда.

Маринка так старательно работала и была так исполнительна, что хозяйка сжалилась над девочкой. Она стала учить ее кроить, разрешала помогать в работе над не очень сложными заказами, учила правильно сидеть за машинкой, вести ровную и красивую строчку. И в этом у девочки были успехи. Пани Снизовска, принимая ее работу, нередко с улыбкой говорила:

— Но вшистко в пожондку, мила!

Маринка теперь и понимала даже, что это значит: «все в порядке, милая!» И это было очень приятно.

Обида на дедушку и бабушку не проходила. Не могла им простить девочка, что оттолкнули ее от отца, прогнали от себя, лишили родного очага. «Они от старости выжили из ума», — со злостью думала она.