Холодные зори

— Ну-к, Филя! А чё? — не то удивился, не то обиделся новоявленный кореш. И пояснил: — Филя и есть Филя, ну а ежели мужиком доживу, тогда Феофилактом прозывать зачнут. Да Филя-от лучшее, короче… Давай поручкаемся, — вдруг предложил он и протянул Васятке свою грязную заскорузлую руку, на которой вместо большого пальца синел рубец.

Кореши поздоровались. И Васятка, любопытствуя о руке новоявленного дружка, по-крестьянски начал издалека:

— В ремесленном-от давно ль?

— Ужо год, поди, опосля циркуля…

— Какой такой это цир-куль… как там его?

— Циркуль, говорю тебе, машина вроде… На модельщика ладился, ну вот при пиле и состоял, круглая така, со шкивом ремень, она и крутится, визжит и воет. Зато и циркульной прозывается, шо кругла….

— Ну и чё?

— А и то: вдж-ж-ик этим циркулем по пальцам… И один к хренам собачьим, други, вишь, порезаны до костей, все в рубцах.

Филя протянул чуть не к самому носу Васятки свою худющую беспалую руку.

— Дён семь, почитай, а то более сочила кровища. И вата и тряпки ей нипочем… Свету белого невзвидел. И до се, бывает, щемит, будто новый большой нарос, а ить нет ничего. — И Филя вдруг подул на стянутое лоснящимися узлами кожи место, где вместо пальца был теперь этот синеватый рубец.

— Господи, страх-то какой! — невольно вырвалось у Васятки.

— Несмышленыш был, — рассудительно продолжал грустную повесть своей жизни Филя. — А которые старше, ко времю не настращали, не упредили меня… Ночью дело было, страсть как хотелось спать… Вот и попал…

— Ну, а опосля?

— Что опосля? Тады ужо поздно стращать.

— Обратно, говорю, боязно теперь, где работал до се?

— Пошто боязно? Теперь-от я учен-переучен! Да не берут: калека! Спаси бог ссудную рабочую кассу, добились управленцы ейные, за счет хозяев определили в ремесленну… Теперь ужо в третьем колупаюсь.

— В третьем?! — восхищенно и с немалым удивлением этому совпадению воскликнул Васятка. — А мне завтра вступать туда. Не возьмут, поди, в третий, а то вместях будем. — Угольки его глаз накалились и заблестели в радости, что обрел товарища.

— Э, все одно вместях, — степенно ответил Филя. — Одна ремесленна.

Васятка теперь уже сам еще раз пожал культяпую Филькину руку.

— Ты, Васька, тут не боись! — сказал Филя. Он был явно растроган этим неожиданным повторным Васяткиным рукопожатием, исполненным, несомненно, дружеского участия.

— Тут дюже хорошо, знай учись — не ленись! Рази что батя, законоучитель наш, больно строг: ино и долбанет своею евангильей по макушке. Ну так и сам, браток, не зевай…

Вернулся Игнат Степанов.

Он издали видел, как мирно и задушевно беседовали пареньки. И теперь, подойдя к мальцам, обратился к Филе:

— Ты вот что, друг. Завод тебе, знаю, как дом родной. Видел, познакомились. Давай-ка, браток, проводи своего приятеля за проходную. Мне обещали, что после полной церковноприходской, может, и в третий сразу к вам в ремесленну попадет. Надоть только на практику нажать.

Радостный и обнадеженный, с новым дружком весело побежал Васятка из цеха.

И вот уже второй месяц, как он в ремесленной. И батюшка успел потаскать за вихры, постукать о парту лбом, чтобы лучше, не цокая, читал «Отче наш». А у Васьки все срывается на «Отце». Никак ему не дается этот звук.

Ругается он «цортом», а все ребята смеются: какое же это ругательство?!

Начнет отбрехиваться, опять смех.

— Ну цо, ну цо, — ворчит Васятка. Ребята же вокруг давятся от смеха.

— Скажи: «Чё причепились?», — гогочут парни.

А у Васятки выходит «цо прицепились». Разве ж он знает, что словечко «прицепились» он как раз говорит правильно, а они перевирают.

Зато на задачках отыгрывался: быстрее всех считал и прямо без бумажки, в уме складывал ответ. Не зря его сразу в третий класс приняли.

— Не башка — коцан прямо, — добродушно издевались теперь над его цоканьем ребята.

Уже и в мастерских ремесленного начал работать Васятка. Правда, не в таком цехе, как Игнат, а у электриков. Целый день цинковые пластинки надраивал, какую-то накипь с них счищал. И у тисков работал — опиливал железяку под угольник. Теперь с годами силенка пришла, и слушалось пилы железо, а рука подчинялась Васяткиному желанию пилить ровно, без завалов. Любили ребята набрать железных опилок на масленую руку — машинного масла хватало — да и сделать кому-либо «общую смазь». Сожмут грязной лапищей и лоб и нос покрепче и проведут всей пятерней вниз. И щеки, и рот, и подбородок, и шею так вымажут, что хоть пемзой оттирай.

Сегодня у них мастерские с полудня. А на завод ребята решили пробраться рано утром, задолго до гудка. Надумал Филя дружку завод показать. Знал он потайной лаз в каменной заводской стене. С улицы он скрыт горушкой шлаковой щебенки, а с заводской стороны прямо к стенке навалены бревна. Только у самой пробоины кто-то умело вытащил несколько бревен так, что образовался темный тоннель. Он ведет на дальний черный заводской двор, заваленный старыми строительными материалами да кучами ржавого железного лома.

— Ты, Васятка, не боись! — Филька по-хозяйски гостеприимно тянул своей культяпой рукой Васятку в узкую щербатую дыру пролома.