Вскоре Константин прислал письмо отцу с официальным подтверждением своего желания на раздел, но Агафье запретил еще что-либо требовать у Адеркиных. Сам же стал снова слать жене письма и даже деньги. Долгими вечерами просиживали теперь у семилинейной лампы с пузатым стеклом (ее прислал отец посылкой). Васятка разбирал сначала сам, а потом медленно вслух читал отцовы наставления. И тут же на большом листе белой бумаги (мать купила в лавочке десять листов и десять конвертов) начинал писать отчет о строительстве нового дома, о том, как исполнили отцовы наказы, и обе всем, что в ту пору волновало и заботило семью.
Пришло однажды письмо от Константина и племяшу Игнату.
«Торопись, племяш, покуда я в Питере, устрою. Кузнецы нужны, а особливо, говорят, Волжским заводам. Приезжай поскорее ко мне, а тут все и раскумекаем. За тобою годика через два и Васятку в город налажу. Пусть к настоящей работе обвыкнет, городской жизни понюхает. А мы с Ганей поможем, пока живы будем. Поклон родителю твоему, а моему брату Степану».
И далее была приписка:
«Не забудь съездить в волость, стребовать метрики аль справку. Если сможешь, пишись Степановым, но не Адеркиным. Ты Степанов сын. Фамилии по отцу ныне разрешены. Так мне сподручнее за тебя хлопотать станет».
Поначалу не пускали Игната. Дед Никанор мрачнее тучи сделался, узнав о письме Константина. Да отец, Степан Адеркин, подсобил. Сам съездил в волость, выправил документы на Игната Степанова, собрал с женою харчи на дорогу, дал денег, сколь было, на проезд и на первые недели да и благословил своего Игната на новую, городскую жизнь.
Позже Игнат отписал отцу, что дяде Константину пофартило пристроить его к той партии рабочих Путиловского, что уезжала с семьями на Волжские заводы. Теперь он в кузнечно-штамповочном цеху подручным на паровом молоте, обедает в столовке, а квартирует, снимая угол у своего же мастера, у которого на молоте в подручных. У мастера хорошая приветливая жена и семнадцатилетняя дочка Даша Носкова. Девушка она славная, вместе ходят в вечернюю школу при заводском рабочем клубе, только Дарья грамотная и много помогает ему, Игнату, в ученье.
«У меня, батяня, что в цеху, что в рабочем клубе, что дома, одни и те же учителя — семья мастера Носкова, — писал он в письме. — Так что обо мне боле не беспокойтесь, дойду как-нито до своего дела».
В Осинниках снова зима, одиннадцатая после ухода Васяткиного отца в солдаты. Поосунувшийся, но степенный, моряк Адеркин теперь напрочно вернулся к семье и вот уже стоит задумчиво на пороге своего дома. Приехал он сюда нынче уже не служивым, а рабочим-электромонтером. Еще, правда, не сменил своего бушлата с блестящими медными пуговицами на крестьянскую поддеву. Но голову все-таки прикрывала не матросская бескозырка с синими лентами, а смушковая теплая городская шапка.
А Васятка в своем светлом, теплом новом доме никак не может наглядеться на своего милого папаньку. И так ему хорошо!
Но уже к вечеру того же дня была у них с отцом сокровенная беседа. Человек рабочий, мастеровой, отец и в сыне видел не крестьянина, а рабочего. Да сын и сам заговорил о том, что хотел бы продолжить ученье. «Лучше всего, — подумал отец, — сделать это в ремесленном, заводском училище или просто в учениках на заводе в каком-либо из цехов». И решил Константин Адеркин направить Васятку на Волжский завод к Игнату.
Снарядили Васятку быстро. Ни причитания матери, ни слезные просьбы теток не остановили Константина Никаноровича. С увесистой корзинкой, где было уложено все самое необходимое, и мешком с гостинцами из деревни Василия усадили в поезд. Отправился Васятка вслед Игнату в далекий город работать там, где и как сумеет пристроить его отцов родной племяш.
14. ПЕРВЫЕ ШАГИ
И вот он уже далеко от родной деревни в небольшом рабочем городке на берегу красавицы Волги.
Приютила Васятку одинокая старуха, владелица развалюхи-хибарки. Постоялец был выгодный: навез деревенских гостинцев сверх условленных денег. И хозяйка пожалела парня, взялась готовить ему обеды. Не на заводскую сухомятку с первого дня садиться же отроку.
Без раскачки началась и рабочая жизнь Василия.