Холодные зори

— Сторонись! — послышался резкий, требовательный оклик позади, и только успел старик прижаться со своей таратайкой к тротуару, как мимо пронеслась шестерка вороных, легко увлекая за собой высокий крытый черный экипаж, на облучке которого сидели два кучера в картузах с большими тульями. На них были белые перчатки.

— Это дальние почтмейстерские, — пояснил брат.

И тут же зазвенели набатно колокольца, заверещал рожок — мимо промчалась пожарная лестница, за ней красная пожарная повозка с широкими брезентовыми шлангами, намотанными на большие катушки с железными красными закраинами.

Когда миновали Тверской бульвар, в пышной зелени лип Маринка увидела памятник Пушкину. Он стоял на высоком постаменте, окруженном большими стеклянными газовыми фонарями, спиной к бульвару, лицом в сторону Страстного монастыря.

— От Александра Сергеевича повернем на Тверскую, — предупредил возницу брат.

Маринкин взор был прикован к розовому облаку, что вздымалось над площадью в самом ее конце. Она впервые видела пышный и громоздкий Страстной монастырь с его неожиданно стройной высокой колокольней, которая и показалась девушке из провинции розовым облаком. Площадь была застроена красивыми особняками, церковками и торговыми белокаменными домами-лабазами.

А таратайка уже погромыхивала по клинкеру Тверской-Ямской. Здесь все чаще стали обгонять ее блестящие экипажи на высоких рессорах и резиновом ходу. Они летели, увлекаемые резвыми рысаками или тройками с бубенчиками.

Вот уже миновали и красивый высокий белый дом губернатора, впереди открылось другое высокое кирпичное здание, красное, и рядом стали видны зубцы знаменитой Кремлевской стены.

— А вот и матушка Иверская, — указал на ворота с часовней возница. — Сойдете аль прямо к месту? Проезжие завсегда свечку ставят матушке Иверской.

— Мы придем сюда особо. Проезжайте прямо к месту, — сказал Григорий.

— Как знаете, — недовольно проворчал старик и подхлестнул клячонку.

С большим трудом пробирались мимо запруженного людьми и повозками Охотного ряда, особенно возле узкого проезда на Красную площадь рядом с Иверской. В горку коняга тянул с трудом, шел мелким шагом, но возница торопил. Было много людей, и экипажи еле-еле протискивались сквозь густую толпу.

Но вот стало совсем просторно: выехали на Красную площадь. Маринке не бросились в глаза ни служебные казарменного вида белые одноэтажные длинные здания, тянувшиеся почти вдоль всей Кремлевской стены, от Никольских до Спасских ворот, ни каменно-зеркальные Верхние торговые ряды, что окаймляли площадь с противоположной от Кремля стороны, ни даже памятник Минину и Пожарскому, который стоял почти посреди площади, ближе к торговым рядам, ни белое Лобное место.

Все ее внимание было поглощено причудливо красивым шатром и башенками храма Василия Блаженного. Его радостные, всех цветов радуги купола, устремленные высоко в небо, царили над Красной площадью и Кремлевской стеной. Целостность светло-возвышенного впечатления от легкости, воздушности, ослепительной красоты этого великого и великолепного памятника русского старинного зодчества портил разве что разлаписто-широкий и неуклюже-низкий мертвенно-белый Вознесенский собор. Он стоял рядом, закрывая выход с площади к Москве-реке и самую Москву-реку от взоров людей.

Объехав собор Василия Блаженного, возница направил своего конька к воротам Верхних торговых рядов. От празднично нарядной пестроты московских улиц, улочек, проездов, тупиков и закоулков, от удивительной панорамы Кремля, памятного зрелища великолепной столичной Тверской и особенно при взгляде на собор Василия Блаженного у Маринки слегка кружилась голова. В ушах стоял непрерывный звон от городской коловерти и сутолоки.

Шумная, кудрявая, добрая и приветливая, вся в зелени садов и бульваров, Москва с первого взгляда пленила Маринкино воображение.

С отцовскими знакомыми на этот раз Борисовым не повезло. Маленький флигелек внутри темноватого колодца, образованного внутренними каменными строениями торгового двора, где помещались склады; был закрыт, а сторож соседнего лабаза сказал, что обитатели флигеля недавно выехали отсюда и живут где-то в Подмосковье.

И брат и сестра было приуныли.

— Эх, барышня, с больными-то ногами когда еще увидишь такую красоту в нашей тысячеглавой! — вырвалось у старика возницы. — Ноне день славный: ишь, поблескивают весенней радостью московские наши золоченые маковки, красуются белые колоколенки! Позвольте повезу поглядеть особняки-хоромины с расписными теремами да светелками, с разновеликими башенками да разномастными кровлями.

— Только нам надо подумать и о ночлеге, — сказал Григорий.

— Не сумлевайся, барин, есть у меня на примете надежный адресок.

— Тогда мы, дед, готовы, двигай, родной! — повеселел Григорий.