Холодные зори

— Боже мой, как это кстати. Сшейте мне что-нибудь экстравагантное, самое-самое модное. К Ильину дню сможете?

— Я не беру заказов, сударыня.

— Жаль, очень жаль! Впрочем, я попрошу мадам Аннет. Она вам поручит. Не откажите, милочка. Я еще забегу.

А потом заходила Лизонькина маман.

— Располнела что-то сразу, старею, видно, доченьки.

И Маринка вечерами усаживалась подпарывать, выкраивать, вшивать клинышки в одно платье, затем в другое, а там появилась необходимость перешить Лизин выходной костюм. И так почти каждый день до ночи.

А рано утром надо бежать в мастерскую к мадам Аннет. Здесь дела были посложней. Получили заказ фрейлины ее величества. По парче сложная вышивка золотом. Мадам Аннет такой жирный кус упустить не могла. Это было выше ее сил. А золотошвеек раз-два и обчелся.

— Миль родна Магын, — коверкая ужасно русский язык и при этом по-французски грассируя, обратилась, мадам к Маринке, — надо бить мастерство всем гуки.

С тем и дала работу — шить золотом по парче. Усадили ее в одном ряду с золотошвейками, те показали, посоветовали, дали кусок парчи, нитки золотые и рисунок несложной вышивки. Начался каторжный труд. Скудный свет, тесная, душная мастерская, с утра ни маковой росинки во рту — и такая адова работа, без навыка, без привычки. Однако девушка сметлива была и ухватиста в любой работе. Через месяц-другой она шила наравне с опытными золотошвейками. Правда, на ее долю доставалось шитье особо нудное — длинные, во все полотнище, золотые фигурные строчки — лепесток, жгутик, кантик или однообразная длинная, в линеечку, ветка мирта и вензель в виде геральдического орла или грифона.

А сколько навышивала она разных причудливых крестов, звездочек, таинственных знаков зодиака! Необычайно трудным оказалось все это выделить на безукоризненно ровной прямой строчке, будь то подол, борта, обшлага, карманы или воротники самых разнообразных форм.

Слезились глаза, похрустывали суставы пальцев, разламывалась от усталости спина. Работали с утра до темна, с перерывами на еду. Маринка приходила с утра голодной, и, когда время приближалось к обеду, в глазах стояли синие и красные круги. Второй раз ела вечером: стала приготовлять хлеб, воду, луковицу, кусочек сала, и ела одна в своей комнате перед сном.

Как и прежде, весь вечер она должна была еще гнуть спину на хозяев комнаты в благодарность за гостеприимство. В этом и состояла немудреная хитрость барыньки Лизы. Они отпустили гостить в деревню до зимы прислугу, сами вели хозяйство. Зато Маринка теперь должна была взять на свои плечи всю заботу об их нарядах. Принимала она участие и в уборке квартиры. Только мыть полы нанимали бабу — жену дворника.

Но мадам Аннет пронюхала, что Маринка работает вечерами не на нее. И поселила золотошвейку в своих «номерах». В тесной полутемной каморке получердачного помещения, здесь же, в Постниковой пассаже, каким-то чудом размещалось пять-шесть солдатских коек с жесткими вонючими матрацами, в которых кишмя кишели клопы. Под кроватями хранилось все личное имущество владелиц «номеров». Белье выдавалось хозяйкой. Раз в три недели его меняли. К этому времени оно становилось совершенно грязным и жеваным. Самим постирать белье было негде. Еле управлялись со стиркой и сушкой нижнего носильного белья. Это делалось на кухоньке, которой пользовались все обитатели пяти таких «номеров». Там всегда шла стирка, а под потолком на веревках обычно сушилось чье-нибудь белье. Труднее было гладить. Создавалась такая очередь, что, раз ухватив единственный утюг, норовили перегладить все свое да еще прихватить кое-что из наиболее срочного для девушек из своего «номера».

Третью часть из заработанного тяжелым трудом в мастерских мадам Аннет возвращали ей же как хозяйке «номеров» в счет оплаты за жилье, на питание выходило у каждой не более четверти заработка. И так как все портнихи перебивались буквально с хлеба на воду, самую большую часть получки они тратили на тряпки. Поздними вечерами, воскресными днями шили девушки себе наряды, чтобы появляться в городе, ходить на танцы и с кавалерами по ресторанам.

В «Яре» выступал красавец танцор чеченец Шамиль.

Кружась в огневом вихре по сцене, он держал в зубах кончики сразу нескольких кинжалов, которые расходились веером, а их черные рукоятки подчеркивали блеск его зубов. Но вот он выхватывал изо рта один за другим эти кинжалы и вонзал их в помост вокруг себя, теперь он танцевал в кругу своих кинжалов, стоя на кончике носка одной ноги.

Ему приглянулась Нюра, Маринкина подружка, русокосая славная хрупкая девушка с огромными голубыми глазами. Шамиль готов был часами выстаивать на улице возле пассажа или у подъезда, ведущего в «номера», чтобы только хотя бы мельком повидать ее, перекинуться словцом. Его всегда ожидал извозчик, за двадцать — тридцать минут до своего выхода в «Яре» он вскакивал в экипаж, и кони бешено мчали его по Никольской, по Тверской-Ямской к Петроградской заставе, на окраину Москвы, чтобы Шамиль смог успеть к выходу. И все равно не однажды он опаздывал. Но бывало, что и Нюра пускалась в путь с Шамилем.