Холодные зори

А на открытых стапелях у самой реки, где строятся суда, в силу тех же самых железных «правил найма» рабочие стынут на холодном ветру и под проливным дождем, часто коченеют на морозе и не имеют права хотя бы через час-другой сбегать куда-либо поблизости отогреться, выпить кипяточку — ни перерывов, ни помещений для обогрева и короткого отдыха администрацией завода вовсе не предусмотрено.

В иных заводских цехах и температура вроде бы терпимая, не очень жарко и не сильно холодно. Здесь людей донимают сквозняки: холодный ветер врывается в цех сквозь давно разбитые стекла и с шумом летит в настежь распахнутые ворота. От сквозняков люди часто болеют, хватаются за поясницу, надрывно кашляют, нередко наживая хронический бронхит, а то и чахотку. Но «правилами найма» за рабочими не предусмотрено право требовать улучшения условий труда или защиты от производственного травматизма.

Да и увечья люди получают по-разному. Калечат людей не только машины, но и мастера, и начальники цехов, и даже инженеры. Случается, прямо у станка палкой или железным прутом избивают того, кто «провинился». Наемные здесь все. Разве что директор тут сам себе хозяин. Недавно был директор — он теперь пошел на повышение, работает непосредственно у акционеров в Питере, — так тот даже по заводу ходил в сопровождении самых надежных своих помощников — пары огромных, с волчьим оскалом, сторожевых псов. И ко всему этому женщины и дети, которые наряду с мужчинами несут все эти тяготы и трудятся на тех же условиях, получают за одинаковый с мужским труд вдвое меньше, чем мужчины.

Тяжелым трудовым потом и уничижениями добывает рабочий свой ломаный грош. А иной раз и кровью. В модельном еще помнят покалеченные циркуляркой Филины пальцы. А недавно в чугунолитейном сгорел ученик, подручный завальщика печи, совсем еще ребенок.

Медленно еще, очень медленно нарастает сила рабочей солидарности.

Крепко держат в хищных когтях скипетр власти золоченые двуглавые орлы, выштампованные на каждом створе главных заводских ворот, склепанных из толстых металлических листов. А вверху на крепкой медной арке золотыми буквами выписано многословное подробное название Волжских заводов. И двуглавые пернатые хищники и сама арка с золотой вязью, названия заводов питерских богачей-акционеров выглядят еще непоколебимым и достойным олицетворением той власти и могущества, которые многим наемным и ненаемным кажутся чуть ли не вечными, словно все это было здесь со дня сотворения мира.

Падение Порт-Артура, сокрушительный разгром русской армии под Мукденом, внезапная гибель лучших морских сил России — «Варяга», «Стерегущего», «Петропавловска», смерть выдающегося русского адмирала Макарова — все еще расцениваются людьми, что живут здесь, за десятки тысяч верст от трагедии кровопролитной войны, как временные военные, чисто тактические неудачи отдельных частей русской армии и флота. Здесь, далеко от театра бесперспективной войны, даже и говорят-то о ней очень мало.

Именно в такую, самую будничную пору Василек получил по условному каналу подпольной связи вызов своего товарища по рабочему кружку Петра Ермова.

Среди тысяч рабочих Волжских металлических заводов разве что Василек Адеркин переживал в эти дни на работе необычайный внутренний подъем, ужасно гордый тем, что именно ему доверили ответственный пост у самого пульта Центральной электростанции заводов. Свой труд, столь однообразный, что время иной раз тянулось будто волы на пахоте, Василек искренне считал живым и интересным делом. Сейчас он просто-напросто забывал, что работает на чужого дядю.

Нет, Василек теперь не чувствовал себя наемной рабочей силой, вынужденной отбывать необходимую трудовую повинность ради куска ржаного хлеба. Свой пост у центрального пульта Василий воспринимал как некий неисчерпаемый источник совершенствования своих способностей, рабочей сметки, знаний будущего механика-электрика. Именно в труде видел он сейчас весь смысл своей жизни. Видимо, еще и поэтому добился-таки он своего и впрямь отныне стал механиком-электриком, часто подменяя Адеркина-старшего, особенно на ночных сменах. Конечно, такое заманчивое и для других рабочих местечко получено было не без ходатайства его отца перед Павлом Александровичем, который любил порадеть своим лучшим ученикам, а тем более первейшему по опыту из мастеров-механиков, каким слыл Адеркин-старший. Но справедливости ради необходимо заметить, что немалую роль в этом сыграли и сама незаурядная способность Василька к математике и технике, да и вообще его пристрастие к знаниям, безотказность, исполнительность и сноровистость в работе.

Благо ни отец, ни старший мастер не могли знать, что именно к этому времени Василий наконец-то плотно засел за «Капитал» Карла Маркса. Уже и товарищам своим по кружку он не раз о прибавочной стоимости сам рассказывал.