Холодные зори

Однако все-таки свои духовные силы — правда, иной раз и немало физических, он ведь дружинник в боевом рабочем отряде, — весь до минутки досуг, урывая часы от сна, тратил Василий на выполнение партийных поручений. Недавно он был принят в члены РСДРП, а партийная работа, особенно в нынешних условиях, стала делом чрезвычайно трудным и опасным.

Надолго запомнил Васек мудрую притчу, слышанную когда-то еще в деревне от школьного учителя, про их еловую рамень. На многие версты к губернскому городу и в сторону непроходимых болот уходила она от села. Многие века стоят эти высокие старые ели. И ветры бичуют деревьями дожди секут. Зимой мороз наваливается, долгие дни и ночи метут метели. Летом нещадное солнце палит. А стоят великанши. Они сцепились под землей глубокими и мощными корнями, века стоят одна к другой рядами — и потому никакая сила их не берет. Так вот и он теперь — в партии рабочего класса, где каждый — за всех и все — за одного. И это такая мощь, что нет иной силы, чтобы ее смогла одолеть. А он в этой партии — надежный и верный солдат.

Но с каждым днем становилось труднее и труднее скрывать свою партийную работу от родительского глаза, особенно когда предстояло неожиданно отбыть на явку. Изворотливости требовалось тут прямо на троих.

Вот и сегодня впереди, видно, какое-то щекотливое дельце, если Петр к себе на поздний вечер вызвал да еще передал, что ждет Василия с ночевкой. Явка была назначена «при полном параде», что предполагало наличие на нем единственного выходного костюма, неношеной новой шляпы при подаренном Петром на день ангела зонтике.

— Слушай, Васек, а если нам прямо так вот и рвануть…

— Ты о чем?

— Ну, при полном параде…

— Так убей меня бог, если б я знал, куда ты собрался.

Василий давно подметил привычку Петра Ермова размышлять вслух о вещах, известных только ему одному. «И ведь как поднаторел, чертяка, — любуясь товарищем, думал Василий, — сути дела из него клещами не вытащить, словечка не найти, которое бы можно было потом ему поставить «в пику». Говорит столь туманно, чтобы и дома конспирацию соблюсти, а тебе вот приходится голову ломать, чтобы понять всю суть дела».

Однако они немало вместе соли съели, а это не прошло и для Василия даром. Он знал твердо: надо выжидать, отвечать односложно, полувопросами-полунамеками, главное — не торопиться. И тогда наступит момент — осенит тебя, и суть этой непонятной для любого иного и далеко запрятанной мысли друга теперь станет ясной и тебе.

Вот и сейчас Васек задавал другу односложные, хотя иной раз и рискованные вопросы в наивном стремлении бесхитростной прямотой быстрее приблизиться к цели. Но друг и полшага навстречу его «наводящим» словечкам не сделал. Более того, на время и вовсе умолк. Только вертел перед зеркалом подвижной тонкой шеей, безуспешно пытаясь завязать пышный узел на галстуке. Капельки пота выступили на высоком лбу Петра и даже на кончике его длинного конопатого носа. Туго накрахмаленная рубашка похрустывала, словно суставы у ревматика, но узел никак-таки не давался.

— Погоди, чертушко, — сжалился, наконец, Василий и ловким движением длинных узких пальцев развязал галстук и создал, как по волшебству, необходимой пышности и элегантности узел, как в лучшем мужском салоне Санкт-Петербурга. Этому научился он у бывалого в жизни наставника своего по боевой рабочей дружине щеголеватого Бориса Черняева, когда гостевал у него дома.

Петр долго не отходил от зеркала, с удовлетворением рассматривал красиво повязанный Василием модный галстук, а потом, видно отвечая потоку своих мыслей, громко сказал, словно подвел черту под готовым чертежом, где осталось лишь поставить подпись:

— Конечно, только в параде. Налей, Васек, по маленькой, легкий душок не помеха.

И они дружно и молча выпили по стопке казенной или, как называли ее еще, романовки.

Теперь очередь была за отлично наглаженным двубортным пиджаком с розовым платочком, засунутым в верхний карман так, что кокетливо торчал лишь уголок, предварительно смоченный цветочным одеколоном.

Грудь немного излишне топорщилась, нарушая главную линию силуэта прекрасно пошитого костюма.

«Набил внутренние карманы, обалдуй, никак не может расстаться с бумажником, паспортом и заборной книжкой потребиловки», — подумал Васек. И тут-то вот его и осенило. Он молча подошел к другу и быстро сунул свои тонкие пальцы за лацканы пиджака. Под рубахой слегка зашуршало, но этому виной был не крахмал, а спрятанные там листки сложенной в плотные пачки бумаги…

«Ага, листовки. Значит, я приглашаюсь на очередной опасный вояж по поселку в качестве «стремача». Теперь Василию Адеркину все окончательно стало ясно. А Петр без колебаний изрек:

— Да, и только в параде. Бери шляпу, трость, перчатки — потопали.

Схватив свою тросточку и шляпу, Василий первым вышел в сени, предоставляя Петру право хозяина — захватить замок, закрыть дверь и ключик запихнуть под половик в сенцах.