Холодные зори

Подолгу сидел Григорий то около сестры, то у своего костерка, слушал, как стонет угрюмый темный бор, и невольно на память пришли недавно читанные стихи любимого русского поэта Федора Ивановича Тютчева, Гришиного земляка, который родился, как и он, где-то в этих местах. А Тютчев, видно, не очень-то жаловал свой край родной или стихи сложились у него в такую же вот осеннюю холодную и длинную ночь.

«…Песок сыпучий по колени, — вспоминал Григорий. — Мы едем… поздно… меркнет день, и сосен по дороге тени уже в одну слилися тень».

А дальше, кажется, следующие строчки особенно жутковато вспоминать в такую ночь. Как это у него? Ах, да, об этом лесе.

Черней и чаще бор глубокий!..
Какие грустные места!
Ночь хмурая, как зверь стоокий,
Глядит из каждого куста.

Григорий, словно бы подбадривая себя, громко, вслух повторил:

Ночь хмурая, как зверь стоокий,
Глядит из каждого куста.

И сразу побежал снова посмотреть, не погас ли сестрин охранный костерок.

— Гриша! — испуганно прошептала Маринка. — С кем это ты разговаривал?

Она уже не спала, сидела у огня и подбрасывала в него лапник из своего ложа.

— Спи, спи, — добродушно, хотя и наставительно пробурчал брат. И вдруг схватил суковатую палку и со всего маху ударил по ветвям лапника, приготовленного Маринкой, чтобы бросить в костер. Бурая, с черной зигзагообразной полосой на спине змея зашипела и быстро уползла в сторону болот.

Больше ни брат, ни сестра уже не ложились. Они развели большой костер и сидели, ожидали рассвета.

Было очень холодно. Маринка закуталась во все одежины, какие только попались под руку, хотя костер горел ярко и горячо.

А когда забрезжил рассвет и на реке немного развиднелось, двинулись дальше.

Теперь гребла Маринка. Это ей не очень-то давалось: она впервые в жизни села на весла. Лопатки весел глубоко погружались в воду, и нужного толчка, чтобы лодка двигалась вперед, не получалось. Упираться в планку баркаса Маринка могла лишь одной ногой. При каждом взмахе веслами сильная боль появлялась в бедре и в обеих ногах. Гриша лопастью короткого рулевого весла пытался выравнивать движение лодки в русле очень извилистой реки, но Маринка, неумело работая веслами, кидала ее из стороны в сторону. И лодка почти не двигалась вперед, делая лишь крутые зигзаги от берега к берегу.

Устала Маринка быстро. Несмотря на холод, крупные капли пота стекали со лба по ее лицу, нижняя рубашка взмокла, и теперь все тело ныло от усталости. Но, упорная, она не бросала весел.

И вот к ней пришло то состояние, которое теперь называют вторым дыханием. Весла опускались в воду не так глубоко, взмахи сделались ритмичней и уверенней, толчок сильней. И лодка, как показалось Маринке, вдруг пошла так быстро, что стала опережать течение реки.

Григорий, с силой подгребая кормовым веслом, помогал Маринке двигать лодку все быстрее и быстрее, а верное направление она теперь держала веслами сама, вовремя выравнивая лодку, если та начинала уклоняться в сторону.

Григорий вспомнил струги, которые видел, когда бывал в Нижнем Новгороде на Волге, и начал громко командовать:

— И раз, и два…

Маринка сообразила, что на «раз» надо успеть опустить весла на воду, а на «два» — сделать рывок, далеко откинувшись назад.

И дело наладилось. Теперь они плыли по Десне, как заправские речники. Сердце начало работать ровнее, сильная одышка прошла, понемногу начала исчезать и острая боль в бедре. Ломить, правда, стало спину и на ладонях появились мозолистые рубцы. Но это уже был пустяк.

За день с лодки вдоволь налюбовались они первозданной красотой Брянского полесья.

Сосновый бор, покрыв, казалось, немереные дали древнего песчаника, сменялся вдруг небольшими дубравами, где царил могучий дуб, а дальше в глубь Полесья уходили еловые рамени. Высокие старые пни теперь все чаще встречались по берегу реки. Они заросли зеленым мхом, из которого торчала крупная голубика, а возле нередко прятались грибы.

И брат и сестра с детства хорошо знали и любили лес.

Иногда они и дневали на том же месте, где провели ночь. Тогда ходили по лесу, собирая голубику и осенние грибы.

Попадались изредка на крепкой мясистой ножке, цвета пенки топленого молока боровики, или белые грибы, истинное лесное мясо по своему вкусу и запаху. Особенно много было опят. Только искать их надо умеючи: увидишь издали среди слегка пожухлой травы особенно густую и еще зеленую высокую травянистую куртину, этакую броскую зеленую подкову, спеши туда — здесь притаились под сенью высоких трав целые колонии опят.