Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме

Значит, сочувствие к нам в Фюрстенштайне было напрасным. Я не заслужил прощальной капусты, полученной от Саньи Рота. Что сказали бы обитатели палатки номер 28 на такой сюжетный поворот?

– Как тут вообще? – Это первое, что мы хотим знать.

Заключенный – позднее выясняется, что это большая шишка, один из сотрудников канцелярии Дёрнхау, – внезапно суровеет. Дружелюбие несовместимо с его должностью.

– Слишком много вопросов! Заткнитесь и стройтесь!

Нас передают новой охране и загоняют в здание.

Внутри огромные помещения, расположенные одно над другим на первом, втором и третьем этажах. Заброшенные фабричные цеха. Теперь они заставлены длинными рядами коек. Двое, а то и трое полуголых или совсем голых людей занимают каждую койку – лежа, сидя, прижавшись друг к другу. Лишь у некоторых есть одеяла.

Покоя тут не предвидится, это уж точно.

Ноябрьский холод сочится сквозь разбитые окна, но в помещении стоит невыносимая вонь. Кажется, она исходит прямо от стен. Между рядами коек текут потоки желтоватого дерьма глубиной несколько сантиметров. Голые скелеты бродят прямо по этим омерзительным рекам.

Первое впечатление: мы среди опасных сумасшедших. Нас окружает какофония стонов, рыданий, кряхтения, визгов и бешеного рева. Ад на земле.

Чуть ли не двадцать человек хором кричат:

– Горшок! Горшок!

«Горшок» – это старое ведро, в которое положено облегчаться, если его, конечно, доставят вовремя. Те, кто таскает ведра, глухи к призывам, поторапливающим их. Ведро практически всегда прибывает с опозданием, и лежачие больные испражняются либо под себя, либо на пол. Диарея у всех без исключения. Так вот откуда эти желтые реки между койками!

Носильщики ведер тоже ругаются, толкаются и рычат. Вступают с теми, кто требует горшок, в словесные перепалки и даже драки. Сначала я не понимаю, как кто-то вызывается исполнять столь омерзительную работу. Позднее мне объяснят, что носильщики и сами больны. За дополнительную пайку хлеба они с утра до ночи копошатся в потоках человеческого дерьма.

Не проходит и часа, как я перестаю получать удовольствие от мысли о том, что оказался не в Биркенау. Впоследствии, в разгар моих мучений в «холодном крематории», я еще не раз буду вспоминать те первые минуты в Дёрнхау и картины, встретившие нас. Потребовалось время, чтобы привыкнуть, но, единожды оказавшись среди орущих, голых, одичавших людей, я стал одним из них.

«Холодный крематорий»…

Впервые я услышал это меткое название от доктора Хаарпрудера, когда он осматривал новоприбывших. Некогда доктор Хаарпрудер был уважаемым специалистом по сердечным болезням в Трансильвании или Хайду-Бихаре. Здесь он находился на одной из низших ступеней запутанной врачебной иерархии.

Лагерная аристократия в Дёрнхау, и без того многочисленная, постоянно разрастается, подобно опухоли. На момент нашего прибытия в «холодном крематории» находится около пяти тысяч человек. Не меньше пятисот из них занимают различные посты и, соответственно, тиранят своих подчиненных. Наибольшими полномочиями обладает «дворянство» – шестьдесят или семьдесят докторов. Ими заправляет главный врач, доктор Пардани из Верхней Венгрии, руководитель самого большого в лагере госпиталя. Доктор Хаарпрудер – младший специалист в группе Пардани. В числе прочих помощников Пардани жирный ворчливый доктор Ауэр и Грау – хирург-любитель, который проводит ампутации на простом деревянном столе плотницкой пилой с предсказуемыми результатами. Завершают список доктор Варшавер и доктор Эрцбергер – дантист, специализирующийся на золотых зубах.

Те, кто выносит из палат трупы, обязаны сдавать доктору Эрцбергеру добытые золотые зубы. Он передает «выручку» старшине лагеря, который вручает большую часть коменданту и главврачу-немцу, а остальное делит между своими людьми – по-братски. По приблизительным оценкам, на момент нашего прибытия таким образом было награблено больше двадцати килограммов золота.

Все это знают – и считают вполне естественным. Даже у еще живых стало распространенной практикой торговать сокровищами, припрятанными во рту. Целая армия заключенных специализируется на удалении золотых коронок с зубов добровольцев. В основном их покупают рабочие кухни – в обмен на суп. Одна золотая коронка означает порцию специального супа раз в день целую неделю. Такова ее рыночная цена.

Пардани с приближенными возглавляют армию врачей. Естественно, даже эскулапы низкого ранга пользуются привилегиями. Однако это не распространяется на новоприбывших, которые становятся, как бы ни старались, уже не офицерами, а рядовыми, обычными рабочими. Сотни докторов и студентов-медиков прозябают у ворот Эдемского сада.