Холодный огонь

– Дар Джима был нашей семейной тайной, как и дар Лены с Джейми. Мы не хотели, чтобы все о нем узнали, стали рыскать кругом или называть нас ненормальными. Но Кара… Она всегда мечтала о шоу-бизнесе. Джейми работал в «Уорнер бразерс», там они и познакомились. Желания Кары были для него законом, и они решили давать представления с участием Джима. Придумали, что назовут его менталистом, чудо-мальчиком, но никто даже не заподозрит, что у него и правда есть дар. Они представляли все как фокусы, подмигивали публике, подзадоривали зрителей, чтобы те гадали, в чем секрет, а на самом деле все было по-настоящему. Они очень неплохо на этом зарабатывали и благодаря новой работе всегда были вместе. Они и до этого были очень близки, но в постоянных разъездах еще больше сблизились. Настолько, что даже представить было невозможно, что может что-нибудь их разлучить.

Черные птицы пронеслись по холодному тусклому небу.

Джим наблюдал за ними, сидя на красной скамейке.

Они почти исчезли в тучах на востоке, а потом внезапно появились снова и полетели обратно.

Какое-то время парили над головой Джима.

Эта картина – четкие черные силуэты на фоне серого неба – очень подходила к одной поэме Эдгара Аллана По. В детстве Джим любил По и помнил наизусть самые зловещие его строфы. Зло по-своему притягательно.

Птицы резко умолкли. Наступившая тишина была как благословение, но внезапная перемена испугала Холли даже больше, чем странные крики.

– И его дар усиливался, – тихо, с некоторым трудом произнес Генри.

Он хотел сменить позу, но правая половина тела его не слушалась, и Холли впервые заметила, как его злит собственная беспомощность.

– К шести годам он мог взглядом приподнять пенни, или двигать монетку по столу, или поставить ее на ребро. К восьми он поднимал ее гораздо выше и заставлял летать по воздуху. К десяти он проделывал все то же самое с четвертаком, с грампластинкой и с противнем. Вы бы видели! Чудеса, да и только.

Видели бы вы, на что он способен в свои тридцать пять, подумала Холли.

– Но они никогда не показывали такое на представлениях, их изюминкой был ментализм. Они брали у зрителей личные вещи, и Джим рассказывал про их владельцев, а те не понимали, как он это делает. Однако вскоре Джейми с Карой начали подумывать, как включить в программу номера с левитацией, не выдав при этом семейного секрета. А потом они пошли пообедать в «Утенка Дикси»… И всему пришел конец.

Нет, не всему. Одно закончилось, и началось другое, темное.

Холли поняла, почему тишина пугает ее больше птичьих криков. Они были словно искрящийся бикфордов шнур, подсоединенный к динамиту. Пока слышится его шипение, взрыв еще можно предотвратить.

– Именно поэтому, я думаю, Джим считает, что мог их спасти, – сказал Генри. – Он силой мысли вытворял разные трюки, двигал или поднимал в воздух мелкие предметы. Вероятно, он решил, что мог застопорить патрон в автомате у того психа, сделать так, чтобы спусковой крючок заело, или поставить предохранитель на место…

– А он действительно мог?

– Да, наверное. Но он, десятилетний мальчик, просто очень испугался. Для трюков с монетками и пластинками ему надо было сосредоточиться, а когда началась стрельба, времени на это не нашлось.

Холли вспомнила треск автоматных очередей.

– Когда мы привезли его из Атланты, он почти не говорил, скажет слово-два, и молчок. После гибели родителей в нем что-то умерло, а мы с Леной, как ни старалась, не смогли это воскресить. Его дар тоже умер. Или нам так казалось. Он больше никогда не проделывал эти свои трюки с вещами. А спустя столько лет мне вообще с трудом верится, что в детстве он мог такое вытворять.

Сильный духом, Генри Айронхарт все же выглядел на все свои восемьдесят лет. А теперь он словно превратился в древнего старика.

– Джим так изменился после Атланты, – рассказывал он. – Не подпускал к себе, злился… Порой его было очень трудно любить, а иногда он нас даже немного пугал. А потом, да простит меня Господь, я заподозрил его в…

– Я знаю, – подхватила Холли.

Лицо Генри напряглось, он пристально на нее посмотрел.

– В причастности к… – Холли запнулась, – смерти вашей жены.

– Вы очень много знаете, – сдавленным голосом сказал Генри.

– Да, слишком много. Что забавно, потому что всю жизнь я практически ничего не знала.

Генри снова опустил голову и посмотрел на свои старческие руки.

– Как я мог поверить, что десятилетний мальчик, пусть и со странностями, столкнул ее с лестницы? Ведь он так ее любил! Годы спустя я понял, как был жесток, как черств и как глуп. Но у меня уже не было возможности попросить у него прощения за то, что я сделал… За то, что подумал. Он уехал в колледж и больше не вернулся. Приехал только раз через тринадцать лет, когда меня хватил инсульт.

Он приезжал еще раз, подумала Холли, через девятнадцать лет после смерти Лены, чтобы положить цветы на ее могилу.

– Если бы я мог все объяснить, если бы он дал мне шанс…

– Джим здесь, – сказала Холли и встала.

Страх, отразившийся на лице Генри, еще больше его состарил.

– Здесь?