Она обхватила лицо Джима ладонями. Она смотрела в его прекрасные голубые глаза: сейчас они были холодны как лед, в них полыхал огонь ярости.
– Джим, еще один шаг, и ты вспомнишь. Последний шаг!
Их носы едва не соприкасались, но Холли была уверена, что Джим ее не видит. Казалось, он смотрит сквозь нее, как смотрел в парке «Тиволи», когда к ним под землей несся Враг.
Птицы ринулись вниз с демоническими воплями.
– Черт возьми, Джим, то, что случилось с Леной, не повод себя убивать!
И тут бьющие по воздуху крылья навалились на них и затмили день. Холли опять прижала Джима к груди, и он, как и в прошлый раз, не пытался вырваться – это дарило надежду. Холли наклонила голову и крепко зажмурилась.
Он пришел.
Месиво шелковых перьев. Гладкие холодные клювы выискивают жертву. Когти царапают сначала несильно, потом сильнее, едва не до крови. Елозят по ней, как стая голодных крыс, скользят по рукам, по ногам, по спине, между бедер, пытаются пролезть между ее грудью и его лицом, чтобы выклевать ему глаза. Стучат крыльями по голове и все время кричат. Визжат, как разъяренные сумасшедшие. Вопят прямо в уши. Они требуют крови, крови, крови… Внезапная боль в руке – птица раздирает ей кожу вместе с рукавом.
– Нет!
Стая снова взмыла в небо.
Холли не сразу поняла, что птицы улетели: стук сердца и громкое прерывистое дыхание путались в сознании с ударами крыльев.
Она подняла голову и открыла глаза. Стая спиралью поднималась к тучам других черных птиц.
Холли посмотрела на Генри Айронхарта. Птицы поранили ему руку. Во время нападения он откинулся на спинку кресла-каталки, но сейчас, снова подавшись вперед, тянул руку к Джиму и умоляюще звал его по имени.
Холли заглянула Джиму в глаза. Он сидел перед ней на скамейке, но мысленно был далеко. Скорее всего, на мельнице в ту грозовую ночь, и видел бабушку за секунду до ее падения. Он застыл во времени, не в силах посмотреть следующую сцену фильма о собственном прошлом.
Птицы снова снижались.
Они были еще далеко, прямо под тучами, но их было столько, что шелест крыльев долетал до земли. Они вопили словно проклятые.
– Джим, ты волен выбрать тот же путь, что и Ларри Каконис, волен покончить с собой. Я не могу тебя остановить. Но если я Врагу больше не нужна, если ему нужен только ты, не думай, что буду жить. Если ты умрешь, умру и я, сделаю, как Ларри Каконис, убью себя. Я отправлюсь за тобой в ад, если только там мы можем быть вместе!
Стаи птиц бросились на Холли, и она снова прижала голову Джима к груди, но не стала прятать свое лицо, не стала, как раньше, закрывать глаза. Она стояла в центре вихря из черных крыльев, клювов и когтей. Она смотрела в десятки маленьких блестящих черных глаз. Эти глаза не моргали, они были влажными и глубокими, как ночь в отражении моря. Они были беспощадными и жестокими, как сама Вселенная и как то, что живет в сердце человеческом.
Холли знала, что смотрит в глаза самой потаенной и темной личности Джима. Знала, что только так она и может в них посмотреть. И она позвала его по имени. Не кричала, не умоляла, не выказывала ни злости, ни страха. Она позвала его тихо и повторяла его имя со всей нежностью, со всей любовью, поселившейся в ее сердце.
Птицы яростно стучали по ней крыльями, разевали крючковатые клювы, визжали ей в лицо, щипали за одежду и за волосы. Тянули, но не рвали, точно давали шанс сбежать. Они пытались испугать ее взглядами, холодными и хищными, словно она была их добычей. Но Холли не испугалась, она просто повторяла его имя, а потом снова и снова повторяла, что любит его, пока…
Пока птицы не исчезли.
Не взмыли к небу, как раньше. Исчезли. Только что все вокруг было наполнено их дикими криками, а в следующую секунду их не стало, словно никогда и не было.
Холли еще секунду держала голову Джима в своих ладонях, а потом отпустила. Он все еще смотрел сквозь нее и как будто был в трансе.
– Джим, – умоляюще позвал Генри Айронхарт, протягивая руку.
Джим соскользнул со скамейки и встал перед ним на колени, взял его старческую руку и поцеловал.
А потом, не глядя ни на Холли, ни на Генри, Джим сказал:
– Бабушка увидела, как Враг выходит из стены. Это случилось впервые, я до этого тоже никогда такого не видел.
Голос Джима доносился словно издалека. Казалось, какой-то частью он еще оставался в прошлом и заново переживал тот ужасный момент. И он был счастлив не увидеть в нем того, что так боялся увидеть.
– Появление Врага ее испугало, она попятилась к лестнице, споткнулась и упала… – Джим прижал руку деда к своей щеке. – Я не убивал ее.
– Я знаю, Джим, – сказал Генри Айронхарт. – Господи, конечно я знаю, что ты ее не убивал.
Старик поднял голову и посмотрел на Холли: в его глазах читались тысячи вопросов о птицах, о врагах и о стенах. Но она знала, что старику придется подождать своего часа, как ждала она… Как ждал Джим.
Всю дорогу через горы к Санта-Барбаре Джим ехал с закрытыми глазами, откинувшись на спинку сиденья. Казалось, он глубоко спит. Холли понимала, что ему нужен сон, как нужен сон человеку, который не спал нормально двадцать пять лет.