Холодный путь к старости

На человека, обозначившего проблему, некоторое время смотрят, как на спасителя. Так Харева стала депутатом, что ей по большому счету нужно не было, поскольку депутат маленького нефтяного города никаких денег за депутатство не получал. Это была почетная добровольная общественная работа, что Харевой было противно по сути, но у нее был план. После выборов она пошла по квартирам своих избирателей.

– Сдавайте деньги, люди добрые, – просила Харева, как можно добродушнее улыбаясь. – Вы меня избрали для выполнения почетной миссии вашего переселения, теперь надо лететь в Москву, чтобы хлопотать. Документы отвезти да по министерствам пробежаться. Денег у меня нет, а Москва деньги любит более других.

Улыбка Харевой походила на звериный оскал, но то, что депутат, тем более женщина, тем более директор детского сада, ходила по квартирам, сбивая каблуки на благо народа, не могло не вызвать доверчивый душевный отклик в сердцах непуганых людей, сообщество которых и представляли тогда северяне. Это где-то в больших городах на юге уже вовсю орудовали наперсточники и прочие жулики, создавались и лопались липовые банки, а на Севере будто замерзло царство социализма. В общем, просьбу Харевой люди встречали, если не с радостью от предчувствия, что о них позаботятся, то с пониманием.

– Много ли надо? – спрашивали ее.

– Все, что в заначках да копилках. Не скупитесь. Скупые в феноле останутся, – объясняла Харева.

Рубли – все, что надо – так и полетели в руки Харевой…

Она собрала, сколь смогла, и затихла, думая, что забудется. «Работу в кабинетах власти сложно проследить, – размышляла она. – Скажу, что летала, давала взятки, умоляла, но не получилось, старалась, но власть глуха. Это обычное явление – мне поверят. А деньги оставлю у себя. Пригодятся». Но случилось непредвиденное: маленький нефтяной город посетил Генерал. И его речи отличались от слов Харевой.

– Вопрос о феноле, о вредности утеплителя деревянных домов мог поднять только некомпетентный человек, – неподражаемо правдиво врал Генерал, стремясь остудить страсти. – Во всех предметах обихода есть фенол. Везде есть вредность. Даже жить вредно – все умирают от жизни. Поэтому отселять жителей фенольных домов нет необходимости…

Сила удара любого аргумента, документа, доказательства определяется высотой социальной ступени, откуда они сброшены, или претензией на оную. Поэтому все правдивые, аргументированные мотивы деньголюбивой Харевой убила обыкновенная амбициозная ложь Генерала.

Народ стучался в дверь к Харевой, требовал возвратить деньги, а из-за двери доносилось:

– Я фигура неприкосновенная, идите вы…

Народ писал бумаги об отзыве Харевой, но депутаты не обращали на них внимания, потому как фенол действительно был, а деньги… Депутаты поверили, что Харева старалась, но Москва ненасытна. Дело замяли и замолчали.

Первое время Харева не появлялась лишний раз на улице: только в детский сад и обратно. Но вскоре страсти улеглись сами собой. Жители фенольных домов самовольно заселились в только сданный строителями пятиэтажный дом…

Харева опять задумалась о приработке и принялась ссужать знакомым деньги под проценты. Отдавали проценты не все и не сразу, тогда Харева шла по знакомому адресу и требовала без снисхождения и жалости, а иногда прибегала к насилию…

– Срок вышел, – без предисловий напомнила Харева, зайдя в квартиру знакомца Новоселова, самого обычного робкого скромного человечка, каковых очень много.

Что можно предпринять против знакомой женщины, которая чинит неприятности? Она уже зашла в квартиру и явно не несла доброго, но за шиворот же не схватишь, как пацана, и не станешь грубить, как с мужиком, тем более если должен. Новоселов растерялся, он понимал, что Харева пришла за деньгами, а денег у него не было.

– Ты бы хоть ноги вытерла, в зал заходя, – попросил он.

– За деньги, взятые у меня, сам вытрешь, – ответила Харева, присаживаясь на диван и поворачивая ухо со слуховым аппаратом в сторону, откуда должен был донестись ответ.

– Подожди немного, – попросил Новоселов. – Вот-вот…

– Вот-вот не положишь в рот, – отрезала Харева. – Гони долг и проценты. Вон сколь дома у тебя добра. Накупил вперед, чем мне отдать.

– Это старое…

– Какое старое? Этикетки не оторваны, а телевизора у тебя не было, когда в прошлый раз заходила, – грозно упрекнула Харева.

Действительно рядом с балконом стоял новый телевизор, а открытая дверь плательного шкафа выставляла на обозрение стопки белья, из которых торчали этикетки. Таково было веяние времени: вещи закупали помногу, майки, трусы, рубашки, носки, чтобы и детям, и внукам на случай, если в магазине исчезнет. Харева вскочила с дивана, подошла к белью и стала рассматривать.

– Ты куда лезешь?! – возмутился Новоселов. – Все впрок…

– Я депутат Совета, куда хочу – туда и лезу, – выкрикнула Харева. – У меня неприкасаемость. Не трогай – посадят. А твои вещи – мои в принципе…

Харева принялась шарить в выдвижных ящичках, где обычно хранятся деньги.

– Где бабульки? – сердито спросила она.

– Как твои вещи?! – оторопело вопросил Новоселов, не слыша последнего вопроса.