Холст

– Мамочка, ну, ты чего? – произнесла Юля это так заботливо, насколько может произнести любящая дочка. – Представь, он меня попросил за ним заехать. Это разве не чудо?– Она обняла маму за голову. – Может это начало? Во всяком случае, я надеюсь на это. Я счастлива.

– Дочка, я переживаю за тебя. Ты у меня уже взрослая, и телом и сердцем, – Алла Георгиевна выбросила салфетку на пол и обняла дочку. – Знай, когда сердце открыто, как сейчас у тебя, чувства льются через край. Мне это знакомо, и я всегда вспоминаю их с теплом. Да, да, поверь, у твоей взрослой мамы были такие же чувства в жизни. И они не только связаны с твоим отцом.

– Мама, – с улыбкой на лице Юля постаралась выдать возмущение. Но у нее ничего не вышло. В ее голосе преобладала нежность и любовь.

– Да, дочь, да. Но поверь моему опыту, сердце работает лучше, если оно,все же закрыто или хотя бы прикрыто!

– Ну все мам, я поехала, – Юля внимательно посмотрела в глаза маме и после поцеловала ее в щечку. – Мне пора!

Звон колокольчиков ознаменовал то, что Юля вышла из магазина и погрузилась в освещенный вечерними фонарями город. А растворенный в лунном сиянии Сергей, по пояс погруженный в золотистое поле, еще долго злобно озирался на дома. Он выкинул остатки ржаного пучка с оголенной ромашкой, и с невозмутимым выражением лица пошел к своему дому. Его шаг был такой, словно он пытался перешагнуть высокие колосья.

Только поднявшись на веранду по деревянной лестнице, и открыв входную дверь в дом, его уверенность на лице сменилась недоумением. Что-то бросилось ему в глаза, когда он входил в дом. Его вопросительный взгляд и неуверенные повороты головы говорили об этом. Навязчивая идея взяла свое. Сергей быстро спустил во двор, оценивающе встав лицом к дому.

Лаз в подполье был открыт. То самое подполье, которое находится левее лестницы, ведущей в дом, в котором Сергей хранит всю свою галерею картин. Сергей сразу нырнул в него и наметанным глазом пробежался по аккуратно разложенным пачкам с картинами. А какой творец не знает, как и где расположены его детки?

Сергей громко выругался нецензурной бранью. Мат эхом пробежался по галерее. Некоторые картины стояли не на месте. Та картина, на которой Мария в переднике готовит борщ с пампушками, лежит поверх пачки. Брошена она была так, словно кто-то впопыхах в последний момент передумал ее брать, и бросил ее на первую попавшуюся стопку из картин. Между прочим, все картины в подполье стояли стоя по всему полу, и на срубленных из деревянных досок стеллажах. По озлобленному выражению лица Сергея можно было понять, что он задается вопросом о том, кто это мог быть, и зачем этому «кому-то» его картины. Может, ранний приход Сергея спугнул этого «кого-то»?

Во всяком случае, на этот вечер для Сергея это осталось загадкой. Заняться полноценным разгадыванием загадки ему помешал звонок Юлии, которая отчиталась о своем местоположении. Она к этому времени уже выехала из города и мчится на своей белой девятке по трассе.

Конечно же, изрядный опыт работы извозчиком подсказал Сергею, что Юля должна показаться на повороте в деревню минут через пятнадцать-двадцать. Он по-юношески быстро вылез из подполья, накинул замок и защелкнул его. С такой же резвостью он вбежал по лесенке в дом, хотя нет, он влетел в дом как метеор. Лунного света, проникающие через окна дома, было достаточно, чтобы он смог переодеться в брюки и рубашку с высоким воротником, не включая свет в комнатах. На выходе он буквально влетел в выходные кожаные туфли.

Нельзя точно сказать, что было источником его такой неистовой энергии. Или это остаточное действие изрядной дозы таблеток, или это было предвкушение свидания с Юлей. Хотя по заверению лечащего врача, таблетки затормаживают и физическую и мозговую деятельность, блокируют эмоции. Попросту говоря, выписанные доктором таблетки – отличное средство превратить человека в овощ. Во всяком случае, так выражался Сергей в разговорах с Марией, когда речь заходила об успокоительных. А сам лечащий врач Сергея категорически запретил ему садиться за руль после их принятия.

По пути на улицу Сергей только единожды замер, когда закрывал на ключ дверь. Растекшись в улыбке, он смотрел на ключи от подполья, брошенные на стол. Они были подсвечены ярким, серебряным лунным светом, как из прожектора подсвечивают главных героев в спектакле. «Ох, тыж, моя любимая девочка» – проговорил он вслух. Подозрения о существовании непрошенного посетителя подпольной галереи улетучились сами собой.