Хонас и розовый кит

С визита Чико Линдо в доме Дель Пасо-и-Тронкосо началась новая эра. Чико Линдо был воплощением евангелиста, который своей проповедью обратил их в новую религию. После разговора с ним Патрокл понял, что беспринципность толкачей не заразна. Она не распространялась через рукопожатие или питье из общего стакана. Также вирус беспринципности не заражал доллары наркоторговцев. Праведники запросто могли пользоваться этими деньгами, вести с их помощью своих дела, брать в долг, преумножать без малейшего риска для иммунитета. Патрокл понял, что можно оставаться достойным человеком, сосуществуя, общаясь и устанавливая кровные связи с нелегальным миром. Приняв эту мораль, тесть вздохнул с облегчением, как денди, сменивший фрак на футболки. Он спасся от банкротства и через пару недель закончил строительство пирамиды. Григота был допущен в семью.

– Твой отец продался толкачам, – заявил я Талии.

– Неправда. Папа просто смирился с выбором Хулии, – ответила жена.

Никто не разделял мою трактовку событий. Я поделился своим мнением с несколькими друзьями, мотаясь от одного к другому, как глухонемой, который стучится в двери и просит милостыню, но наталкивается на жестокосердных скептиков, которые громко кричат ему в уши в надежде раскрыть обман. Ликург назвал меня завистником, он считал моего тестя неподкупным. Эстебан поинтересовался, что я пил. Я не смог убедить даже Арминду, мою бывшую секретаршу. Она в конце концов сдалась под напором притворной страсти, но защищать Патрокла не перестала.

Арминда. Замечательная девушка. Я о ней позабыл. Заметив ее на автобусной остановке, я притормозил и пригласил сесть в машину. Толком не узнав меня, она согласилась. Будь за рулем другой, она также села бы в машину. Арминда полагала, что не конкретный мужчина, а сама судьба предложила ей прогуляться. Я отвез ее домой в Вилья-Мерседес. Она снимала квартиру вместе с Бетси, своей кузиной, медсестрой, вечно дежурившей в больнице.

Несколько недель назад Арминда произвела на свет ребенка, который задохнулся при родах, запутавшись в пуповине. Она была потрясена смертью младенца. Тогда она не проклинала бы его, нося в своей утробе, не строила бы планов вручить его какой-нибудь богатенькой гринго. Когда ей объявили, что у нее родился мертвец, она полюбила маленький трупик.

Она решила страдать каждый раз, когда ей будут напоминать о случившемся. Чтобы не изнывать от боли, она попросила меня никогда не поднимать эту тему. Я помнил о ее просьбе, а вот она нарушала договоренность, воскрешая младенца словами в самые неподходящие моменты, она являла мне его своим бледным телом и отсутствующим взглядом. Она всхлипывала у меня на груди, как сиамская кошка, потерявшая своего отпрыска где-то на далекой крыше. Она плакала, чтобы поглощать мое сострадание жадно и без стеснения, будучи уверена в том, что заслужила мою жалось и может вычерпать ее до дна, поскольку она принадлежит ей одной.

Сердце Арминды умело помнить. Несколько месяцев назад оно взяло меня на заметку и при новой встрече разразилось чувствами. Оно приоткрыло свои дверцы, и я в него вошел. Проход был не очень большим, поскольку большую часть времени оно принадлежало серьезного вида нотариусу, который имел неосторожность сделать Арминде предложение. Втискиваясь в часы, когда Арминда была предоставлена самой себе, я провел с ней пару ночей, когда Бетси несла пост в больнице. Мне нравилось гладить ее упругие бедра и все еще большой после родов живот, на который она не решалась смотреть из-за боязни увидеть на нем растяжки. Она с опаской вверила мне свою крепкую, раздосадованную невозможностью кормить грудь, и я осторожно взял ее, как только что пойманную птицу.

Я, в свою очередь, попытался отыскать в Арминде сочувствие ко мне, превратив наше ложе в постель больного, где я жаловался на тестя и сплетничал о его темных делишках, а она выслушивала мои недовольства. Арминда не подыгрывала, она считала, что ее тела достаточно, не понимая, что в сложившихся обстоятельствах я легко обошелся бы без интимной близости. Чтобы она меня выслушала, достаточно было сесть на карусель, и катание на лошадках заменило бы собой наши самые откровенные действия.

Однажды на работе, в поисках свободных ушей, я зашел в кабинет к Ире и рассказал ей о своих подозрениях. Поверила она мне или нет? На ее лице ничего не отразилось. Но судя по тому, как она моргнула, мои слова ее задели. Однако теща сохранила холодность до конца. Она поблагодарила меня за доверие и пообещала разобраться в этом деле.