Хор больных детей. Скорбь ноября

Шэд помнил ее неказистой девчонкой, которая вечно надувала губы, рисовалась и пахла стеблями свежей кукурузы. Теперь Глайд превратилась в дерзкую девицу, сознававшую свою сексуальность, но была еще слишком незрелой. Ее хватало лишь на то, чтобы ткнуть грудью тебе в лицо. Глайд научилась принимать выигрышные позы, которые подчеркивали ее усыпанное веснушками декольте.

Лувеллы поднялись со дна только затем, чтобы пристраститься к виски собственного производства. Глава семейства, Пайк Лувелл, сам себя взорвал – напившись, он сунул пять динамитных шашек в сусличью нору. Двое его сыновей пребывали на разных стадиях хронического алкоголизма. И даже не торговали своим самогоном. Частенько, не дождавшись окончания перегонки, они располагались посреди усеянной камнями фермы и поедали сусло.

Отвратительное зрелище. У братьев совсем не осталось зубов. Старший, Венн, совершенно спился и редко покидал сарай. Младший, Хубер, желтый и одутловатый из-за проблем с почками, был всего на пару лет старше Шэда, но уже добрался до последней стадии цирроза печени.

Их владения притулились на Боган-роуд, между лягушачьей запрудой и несколькими акрами поля, поросшего мятликом. Четыре лачуги, покрытые вороньим дерьмом, стояли друг против друга.

У Глайд появился небольшой животик, но Шэд не мог сказать, детская ли это припухлость, или девчонка уже беременна. Он все гадал, а она продолжала напускать на себя тот вид, который мог бы свести с ума парней из закусочной Добера. У Шэда уже два года не было женщины, но все же зрелище почему-то приводило его в уныние.

Шэд снова с тревогой подумал о том, что убийц из блока «С» он теперь понимал лучше, чем соплеменников.

Глайд, оправдывая свое имя,[6] кружась вокруг Шэда, ловко скользила по двору – работала с чанами пузырящейся браги. В углу сарая торчали из-под соломы подошвы ботинок Венна. На земле валялись глиняные черепки и консервные банки, наполовину скрытые пучками сорняков. Металлические бочки, в которых была брага, соединялись скрученными обрезками батарейных труб, такие же обрезки валялись там и сям среди высохшей кукурузной шелухи.

Шэда затошнило при мысли, что Мег, наверное, бывала здесь и созерцала эту унылую картину. Неужели она заглядывала в беззубую пасть Хубера, смотрела на его отвисшую челюсть, слушала невнятное пьяное бормотание? Наблюдала, как Венн ползал тут, глотая брагу? Мог ли Шэд спасти ее хотя бы от этого?

Ему приходилось постоянно крутить головой, чтобы видеть Глайд, пока та кружила вокруг резервуаров, от которых шел пар. Сможет ли он когда-нибудь снова пить виски?

Глайд без конца двигалась, извивалась, а маленький животик трепыхался от непрерывного потока ее болтовни. Вопросы она задавала нелепые, но любопытство проявляла вполне искреннее. Хотела знать о тюремной еде, о размерах камер и о том, сделал ли он какие-нибудь татуировки. Научил ли его кто-нибудь вламываться в банковское хранилище. Она не дожидалась ответов и, похоже, не нуждалась в них. Но это доказывало, что голова ее была занята.

Когда Глайд скользнула ближе к Шэду, рубашка на ней задралась, и он заметил на левом бедре неряшливо набитый рисунок шмеля. Чуть ниже, у основания позвоночника, ласково улыбался ярко-красный дьявол. На татуировке были заметны рубцы. Игла, похоже, была не слишком чистой.

Так и не дождавшись, пока Глайд уймется, Шэд подошел и положил руку ей на плечо. Девушка замолкла, словно налетела на стену. Озадаченно подняла взгляд.

– Меган с кем-нибудь встречалась? – спросил Шэд.

– О чем ты?

Необходимость объяснять каждое сказанное слово вгоняла в тоску.

– О парне. Был у нее парень?

– Нет, никого такого.

– Ты уверена.

– К’нечно. После неприятностей с этой скотиной Зиком Хестером она с парнями и дел иметь не хотела. Кроме тех, что из Молодежного служения. Она считала их нормальными, они ж ничего не делают, только на молитвенные собрания ходят.

– Не знаешь, кто-нибудь хотел ей навредить?

– Нет. К’нечно, нет.

– Подумай, прежде чем ответить, – огрызнулся Шэд.

Глайд моргнула, провела языком по щеке изнутри и выждала несколько секунд.

– Меган всем нравилась. А Зик держался от нее подальше.

Шэд понимал, что она отвечает сдержанно, но честно, и скажет ему лишь то, в чем быстрее и легче признаться.

Нужен был иной подход.

– Ты когда-нибудь ходила с ней в горы?

– Куда? В какие горы?

– В ущелье. По Евангельской тропе.

Нахлынувшая паника придала ей сил, Глайд отдернула руку и вырвалась.

– Ни хрена подобного, я бы никогда не пошла в ту сторону.

Такая горячность удивила Шэда.

– Почему?

– Ты ж знаешь, о чем говорят.

– Нет, не знаю.

– Ага, знаешь ты.

У Шэда возникло ощущение, что он упустил нечто важное в жизни округа и только сейчас к этому подобрался.

– Не особо. Расскажи то, о чем говорят.

Глайд, казалось, смутила ее внезапная вспышка, девчонка немного присмирела, опустила подбородок и покраснела. Румянец на ее щеках был настолько искренним, что у Шэда начало дергать в животе.