Иранцы, не переставая оставаться мусульманами, разработали свою программу отношения к вещи, свой взгляд на режим и принципы ее визуализации. Сказанное означает только одно: иранцы сделали все возможное, чтобы привести процедуру своих поисков отложенного смысла в соответствие с общемусульманскими представлениями. Им это удалось сделать, в арабских и позже – в анатолийско-турецких регионах, где с успехом утвердились выдвинутые иранцами философские схемы, суфийские и архитектурные идеи и даже поэтические жанры (ср. перевод «Шах-наме» Фирдоуси на тюркский в мамлюкском Египте). Мамлюкам – лучшим воинам Средиземноморья – понадобились песни хорасанца Фирдоуси для восхваления своих подвигов. Ими был впервые переведен эпос «Шах-наме» на тюрки. С точки зрения проникновения идей и форм возможно суждение об иранизации арабского и османского мира. Чего стоит распространение весеннего праздника Навруз! Не надо забывать, что тюрки Анатолии пришли из Средней Азии.
Все сказанное является одновременно и нашим выводом, и фактом умозрения иранцев со времени ощущения их языкового, поэтического, философского, архитектурного и в целом – культурного единства на протяжении шести веков (IX–XV). Антиарабское движение шуубия в поэзии, возникшее в VIII в., не оставляло восточный и западный иранский мир, обратившись в осмысленную программу действий во всех областях культуры. Еще в IX в. родоначальник персидской поэзии Рудаки сказал о неизбежности трансгрессии иранских идей в арабский мир следующими словами:
Во времена, последовавшие вслед за проникновением восточных иранцев во главе с Абу Муслимом на Ближний Восток, Багдад еще долго будет находиться в орбите иранского мира. Достаточно взглянуть на архитектуру Багдада, чтобы понять это. Иранский мир был шире и глубже самого себя. Для этого надо помнить и постоянную оглядку на свое домусульманское прошлое; ему не подражали, совсем нет. Дело в другом – трансмутация настоящего требовала подключения прошлого и будущего, прошлое органично входило и настоящее, и будущее. Это была не линейная схема трех временных измерений, а объемный мир, включающий в себя все эти три времени в целокупном и непрерывном пространственном измерении. Одним из основных Событий интеллектуальной мысли иранцев в период Средневековья оставалось измерение времени.
Однако даже силы пространства, которое многими и многими поколениями за две тысячи лет было облагорожено восточными иранцами идеями, образами и формами, не хватило на ассимиляцию нового нашествия, новой переорганизации этнического и социального равновесия на рубеже XV–VI вв. Большой Хорасан в полной мере и навсегда утратил свое единство мысли и этнической солидарности, о которой мы говорили выше. Ситуация очень похожа на то, что произошло с Византией почти в это же время, в 1453 г., когда пал Константинополь.
1 См. о Бухаре подробно: Frye R. Buchara I. In Pre-Islamic Times // Encyclopaedia Iranica, vol. IV, Fasc. 5, pp. 511–513.
2 Ставиский Б.Я. Судьбы Буддизма в Средней Азии. Восточная литература, М., 1998. С. 154.
3 Ronald E. Emmerick. Buddhism I. In Pre-Islamic Times // Encyclopaedia Iranica, Vol. IV, Fasc. 5, pp. 492–496. К статье приложена богатая библиография. Более подробно см. того же автора: Buddhism among Iranian Peoples // The Cambridge History of Iran. Vol. 3(2). The Seleucid, Parthian and Sasaian Periods. Cambridge: Cambridge University Press, 2008.
В последнем издании автор отмечает формирование греко-буддийского наследия во времена Кушан (P. 953). И там же автор пишет о влиянии Ахеменидов на скальные захоронения и монументальную скульптуру буддистов со времен Ашоки. Известен пример с разрушенными недавно колоссальными скульптурами Будды в Бамиане.
4 Melikian-Chirvani A.S. Buddhism II. In Islamic Times // Encyclopaedia Iranica. Vol. IV, Fasc. 5, pp. 496–499; и специально об архитектуре: Melikian-Chirvani A.S. Recherches sur l’architecture de l’Iran bouddhique. 1: Essai sur les origines et le symbolisme du stûpa iranien // Le Monde Iranien et l’Islam: Sociétés et cultures 3, 1975; см. также чрезвычайно информативную статью: Bulliet R.W. Naw Bahār and the Survival of Iranian Buddhism // Iran, 14, 1976. Автор, например, говорит о существовании ворот Nowbahār в Бухаре и Самарканде (P. 140). Важно и другое замечание автора о том, что практика существования монастырей / храмов Nowbahār и буддизма в регионе носила сугубо иранский характер. В движении Абу Муслима, способствовавшего восшествию на престол новой династии Аббасидов, содержатся идеи иранского буддизма, а историк монголов Джувейни пишет следующее: слово Бухара происходит от bukhar, что на языке магов обозначает центр знания (P. 145).